Спроси Алену

ЛИТЕРАТУРНЫЙ КОНКУРС

Сайт "Спроси Алену" - Электронное средство массовой информации. Литературный конкурс. Пришлите свое произведение на конкурс проза, стихи. Поэзия. Дискуссионный клуб. Опубликовать стихи. Конкурс поэтов. В литературном конкурсе могут участвовать авторские произведения: проза, поэзия, эссе. Читай критику.
   
Музыка | Кулинария | Биографии | Знакомства | Дневники | Дайджест Алены | Календарь | Фотоконкурс | Поиск по сайту | Карта


Главная
Спроси Алену
Спроси Юриста
Фотоконкурс
Литературный конкурс
Дневники
Наш форум
Дайджест Алены
Хочу познакомиться
Отзывы и пожелания
Рецепт дня
Сегодня
Биография
МузыкаМузыкальный блог
Кино
Обзор Интернета
Реклама на сайте
Обратная связь






Сегодня:

События этого дня
29 марта 2024 года
в книге Истории


Случайный анекдот:
В зоологическом магазине мальчик смотрит на черепаху:
- Скажите, сколько это стоит?
- 20 долларов.
- А без футляра?


В литературном конкурсе участвует 15119 рассказов, 4292 авторов


Литературный конкурс

Уважаемые поэты и писатели, дорогие мои участники Литературного конкурса. Время и Интернет диктует свои правила и условия развития. Мы тоже стараемся не отставать от современных условий. Литературный конкурс на сайте «Спроси Алену» будет существовать по-прежнему, никто его не отменяет, но основная борьба за призы, которые с каждым годом становятся «весомее», продолжится «На Завалинке».
Литературный конкурс «на Завалинке» разделен на поэзию и прозу, есть форма голосования, обновляемая в режиме on-line текущих результатов.
Самое важное, что изменяется:
1. Итоги литературного конкурса будут проводиться не раз в год, а ежеквартально.
2. Победителя в обеих номинациях (проза и поэзия) будет определять программа голосования. Накрутка невозможна.
3. Вы сможете красиво оформить произведение, которое прислали на конкурс.
4. Есть возможность обсуждение произведений.
5. Есть счетчики просмотров каждого произведения.
6. Есть возможность после размещения произведение на конкурс «публиковать» данное произведение на любом другом сайте, где Вы являетесь зарегистрированным пользователем, чтобы о Вашем произведение узнали Ваши друзья в Интернете и приняли участие в голосовании.
На сайте «Спроси Алену» прежний литературный конкурс остается в том виде, в котором он существует уже много лет. Произведения, присланные на литературный конкурс и опубликованные на «Спроси Алену», удаляться не будут.
ПРИСЛАТЬ СВОЕ ПРОИЗВЕДЕНИЕ (На Завалинке)
ПРИСЛАТЬ СВОЕ ПРОИЗВЕДЕНИЕ (Спроси Алену)
Литературный конкурс с реальными призами. В Литературном конкурсе могут участвовать авторские произведения: проза, поэзия, эссе. На форуме - обсуждение ваших произведений, представленных на конкурс. От ваших мнений и голосования зависит, какое произведение или автор, участник конкурса, получит приз. Предложи на конкурс свое произведение. Почитай критику. Напиши, что ты думаешь о других произведениях. Ваши таланты не останутся без внимания. Пришлите свое произведение на литературный конкурс.
Дискуссионный клуб
Поэзия | Проза
вернуться

ПУСТЬ ЗЕМЛЯ БУДЕТ ПУХОМ

Пал Палыч Подметкин стоял в стороне и наблюдал за толпой. Был он всю жизнь отъявленным безбожником, не верил ни в черта, ни в Бога. Так и прожил все сорок два года закоренелым атеистом и даже теперь, скоропостижно скончавшись, нисколечко об этом не жалел. Помер, как и подобает солидным людям, без лишней возни, тихо, скромно, по-домашнему. Острая сердечная недостаточность настигла его на даче, прислонился к косяку, почесал холеной пятерней волосатую грудь и сполз замертво на чисто вымытый пол.
Теперь его хоронили, как и положено на третий день после кончины, но без всяких там отпеваний и священников. Это радовало, усопший терпеть не мог траурных сюсюканий, чего размазывать сопли, чай не свадьба, а наоборот даже. Гроб добротный – и на том спасибо, с венками, пожалуй, промашка вышла, поскупилась теща на цветы, при жизни аспидом звала, чего уж после смерти ждать.
Пал Палыч недовольно поморщился. Тело его закрыли крышкой, вбили по углам гвозди и спустили в яму. Два мятых землекопа взялись за лопаты. Видок у них еще тот. Особенно выделялся один, одет в черный смокинг, правый рукав короче другого, на левой штанине ниже колена здоровенная желтая заплата. Одеяние конечно траурное, но могли бы униформу для гробокопателей найти и попроще. Оркестр не грянул, не было его, а жаль, с музыкой оно б душевней получилось, как никак раз в жизни помираем. Экономят сволочи.
Подметкин чутко следил за каждым, вдруг кто горсточку земли забудет кинут. Нет, вроде все ручки попачкали, вон Садык Устиныч даже комочек раскрошил, сосед всегда к нему хорошо относился. Даже теперь могильную плиту самолично в ноги воткнул и надпись сделали, все чин чином.
"ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ ПОДМЕТКИН
27. 02. 1957 - 08. 12. 1999"
Одно огорчало - с работы никто простится не пришел, могли бы хоть секретаршу Люську делегатировать. Неужели тяжело пол часа времени покойнику уделить и мороз не сильный, в конце концов, шапки никто снимать не заставляет, это уж кому как удобней скорбь выражать. Сказали бы что-нибудь теплое, например - безвременно ушедший, в разгаре творческих сил, - хотя причем здесь творчество, нечего такого и сотворить не успел, разве что приказы по управлению. Нет ну все равно, столько лет в коллективе. Обидно, венок то уж могли в складчину купить - "От скобящих коллег, дорогому Пал Палычу", как никак двадцать пять лет на руководящей должности провел, эх, зря премиальные никоторым лицам выписывал, стоило помереть и никакой благодарности.
Пал Палычу вдруг захотелось поплакать, все-таки ни кого-то чужого хоронили, а его, собственной персоной. Над своей могилкой слезу пустить не грех, жалко стало самого себя. Только слезы почему-то не бежали, и вообще какое-то странное состояние, тело закапывают, а он рядышком стоит сиротиночкой, снег идет, а ему ни холодно, ни жарко, есть, пить не тянет. Что происходит? Тут живым то не разобраться, а где уж покойнику.
Похоронная процессия, в предвкушении дармового обеда, направилась к автобусу.
-Эй, куда! - закричал Пал Палыч. - А как же я?
Но его никто не слышал. Эту особенность Подметкин отметил еще в больнице, куда его доставили с дачи. Врачи-реаниматоры колдовали над телом, а он, почему-то, видел себя сверху, взлетел под самый потолок и пытался оттуда докричаться до людей в халатах - не надо его тело током бить, шли бы они, куда подальше со своим электрошоком. Пал Палыч всегда боялся электричества, как в детстве из розетки шибануло, вот с тех пор от всяких проводов и держался подальше. Но те почему-то не вняли его мольбам и продолжали свои издевательства, тогда Пал Палычу, ни тому, что лежал на столе, а тому, что парил под потолком, стало страшно и он выскочил в больничный коридор, где столкнулся нос к носу со стариком, одетым во что то странное. На голове старая грязная буденовка со звездой, застиранную гимнастерку крест на крест опоясывали ремни, штанов не было, только большие, до колен, трусы яркого малинового света. Подметкину тогда еще подумалось - наверно душевно больной.
- Что, сынок, помер?
- Как это! - обиделся Пал Палыч. - Вот с тобой разговариваю.
- Потому и разговариваешь, что помер. Из новеньких, небось, нечего пообвыкнешся. Я то давненько уж представился, меня сам командарм Буденный шашечкой рубанул, вот так то, брат.
- Точно, псих, - решил Пал Палыч, а старик между тем расправил свои геройские усы и шмыгнул в женский туалет. Во, дает, годков то уже ого-го, а все хорохориться, это ж надо, бабы туда по нужде ходят, а он, вот хрыч старый...
У Пал Палыча не было слов от праведного возмущения. Однако тут из операционной выкатили на каталке его тело и он сразу забыл о герое гражданской.
Два дюжих санитара отвезли его в низ, в темный и сырой подвал, а затем приехала жена с какими то мужиками. Пал Палычу это не понравилось, тока понимаешь в больницу попал, а Клавдия раз и уже с другим, да главное с двумя сразу. Все мы люди, понятно, иногда и сам изменял, ну чтоб с двумя! Это же разврат - одно слово. Дальнейшие Пал Палычу стало и вовсе не понятно, принесли зачем то гроб и с каталки его тело, его, а ничьё-нибудь, туда положили. Подметкин кинулся с кулаками на мужиков, кричал, ругался, даже умолял, но все бестолку. Как будто его и не было, никто его не слышал, каждый делал своё гнусное дело, не удостоив его взглядом.
Пал Палыч долго смотрел на себя в гробу, не уж то и вправду помер, так ведь живого то не положили бы, хотя теща могла, дать ей волю и не то бы сотворила.
Пал Палыч долго свыкался с мыслью, что теперь его двое, один вон в гробу, другой рядом стоит и на первого смотрит. Тот, который в гробу, одет в строгий костюм, белая рубашка с галстукам и почему то босиком, а тот что рядом - в дачном наряде, трико с вытянутыми коленками, олимпийка с прорехой на животе. Появилась теща, с пакетом подмышкой.
- Отмучился соколик. - Это были её первые слова за последние пять лет, с которыми Пал Палыч безоговорочно согласился, что касалось их взаимоотношений, то, пожалуй, так оно и было. Поняв это, Подметкин даже повеселел.
- Я тут подумала дочка...
- Да чем тебе думать! - крикнул Пал Палыч.
- ... зачем еще вполне хорошие туфли портить, может так и оставим, шлепки наденем, да хватит.
- Я тебе одену! - задохнулся Пал Палыч.
- Ну что Вы, мама, - отозвалась Клавочка, - Шлепки на босу ногу плохо гармонируют с черным костюмом, к тому же Павлик был человеком начальственным, надо обязательно туфли и непременно черные.
- Молодец! - возликовал Подметкин. - Милая ты моя! - Растрогался он и попытался поцеловать жену, но та, и в молодую то пору к нежностям была холодна, а тут и подавно ни как не отреагировала.
Теща, недовольно сопя носом, извлекла из пакета черную пару сильно ношеных ботинок и принялась за дело.
- Носки! Где носки! - Разволновался Пал Палыч. - Почему босиком! - Но Клавочки было не до этого, она умчалась кому то звонить, а Агапита Львовна и при жизни говаривала ему - "Видела я тебя зятек в гробу в белых тапочках", что же от нее после смерти требовать. Потертые боты ни как не хотели налазить на застывшие пятки покойного, Подметкин с ужасом узрел размер обуви, сорок первый, это ему то! Который при жизни нашивал сорок четвертый! Махать руками было бесполезно, даже ветер не подымался и тогда Пал Палыч обратился к совести того, что лежал в гробу.
- Чего разлегся! Скажи этой старой дуре, пусть тащить новые туфли из шкафчика, лакированные. - Но второе его я, второй он, не отреагировал, или не слышал как все, или делал вид. - Ну и лежи! Тебе в этих кандалах мучаться ни мне, я как-нибудь и в дачных тапочках похожу. - Окончательно рассердившись и на тещу, и на самого себя, Пал Палыч ушел из подвала.
Слонялся по больнице из угла в угол, пока опять не встретил старика в буденовке.
- Побежали в душевую, - предложил он. - Там щас девки молодые купаться будут!
Пал Палыч глупо улыбнулся.
- А что так?
- Дак это, меня вроде как хоронить собираются.
- А, ну тоже правильно, - согласился старик. - Поприсутствовать надо, только на поминки не ходи, не чего хорошего, я знаю. После кладбища давай ко мне, тут баня за углом, а в пятницу женский день!
- Оно конечно неплохо бы, - зарделся как спелая вишня свежепредставившийся, - да вдруг тебя сыскать не смогу?
- Проще простого, легче, чем голову шашкой смахнуть, - новый знакомый задрал вверх подбородок, на шее красовался огромный рваный шрам, он весело подмигнул Пал Палычу. - Сам командарм Буденный, понял, сам. Как рубанет, от уха до уха, вжик и все!
- Сам! - Удивился Пал Палыч.
- Собственноручно. Так о чем это мы... А вспомнил! Склероз, памяти совсем не стало, как командарм рубанул, так с тех пор провалами и мучаюсь. В общем работаю я здесь.
- Кем?!
- Как кем? Домовым конечно. Величать Петровичем. Забегай, коли время будет. Слушай! - старик перешел на шепот, - А давай тоже домовым устраивайся, работенка не пыльная, тут недалеко новое общежитие построили, женское, дак туды никого еще не назначили. Буду к тебе в гости ходить. Там по ночам такое твориться!
- Я подумаю. - Кивнул Подметкин.
Старик заторопился в душевую и Пал Палыч опять остался один. Два следующих дня тянулись нескончаемо долго. В конце концов все закончилось. Гроб закопали, обложили могилу венками. Тот, который в гробу, навсегда исчез под грудой мерзлой земли, а Пал Палыч стоял в дачных тапочках на рыхлом снегу подле холмика и страшно боялся ехать на свои поминки. Все его покинули, спеша занять свободные места в автобусе, даже крест не поправили, вон как покосился. А Агапита Львовна впереди всех, как же, вдовствующей тещи скоропостижно скончавшегося зятя не положено на ногах в транспорте ездить.
Однако Пал Палыч ошибся, у могилы все еще возился один из землекопов, тот, что был одет в безобразный смокинг. Выравнил лопатой комья земли, заботливо поправил крест. Подметкин растрогался, такой жест со стороны совершенно незнакомого человека следовало как то отблагодарить, только как? Подметкин не знал, тем более, ныне покойный Подметкин. Землекоп закончил работу, вытащил откуда то окурок и, прикурив, уселся на могилу. Такой наглости Пал Палыч не ожидал, он чуть было не задохнулся от гнева и не умер второй раз. Странный был этот землекоп, одна сторона лица гладко выбрита, вторая покрыта густой рыжей щетиной, волосы на голове дыбом, мятые штаны смокинга заправлены в кирзовые сапоги, причем оба сапога левые.
Землекоп докурил окурок и подмигнул Пал Палычу.
- Ну, пошли что-ли. - Голос у незнакомца был грубым. "Тот еще тип" - Подумал Подметкин и на всякий случай отодвинулся подальше.
- Видители, я вроде как умер.
- Ага, - кивнул странный тип. – Ну, умер, ну и что? Не зимовать же у собственной могилы.
- А вы кто?
- Сальери! - церемонно раскланялся землекоп.
- Пал Палыч Подметкин. - представился Пал Палыч, и подумав, добавил, - Покойник.
- С чем вас и поздравляю. Ну, дак как, едим? Или вы, господин усопший, желаете продолжить оплакивание своих мощей. Я собственно человек занятой, - напустил на себя важный вид Сальери, достал из кармана еще один окурок и прикурил прямо от пальца. - Сейчас докурю и до свидания. - Пал Палыч испугался, странный тип его настораживал, но еще больше он боялся остаться один.
- Я с вами.
- Заметано друг, заметано! - Сальери кинулся обниматься, а когда отскочил в сторону, спортивные штаны Пал Палыча сползли до колен, куда-то подевалась резинка.
- Э, послушайте, что с моими, извините, штанами?
- А что с ними?
- Резинка исчезла.
- Это на что вы гражданин покойник намекаете! Я, спер у вас резинку! Ох, горе мне, горе! - Сальери заломил руки и умудрился укусить себя за локоть. - И я предложил этому человеку свою дружбу, я поправлял крест на его могиле, а он! Горе мне горе!!! - Пал Палычу стало совестно.
- Я ничего. Да и мало ли куда эта резинка могла деться. Простите меня.
- Прощаю! – сразу успокоился Сальери, - Да и что можно сделать с этой резинки, - полубритый вытащил ее из кармана и растянул. - Даже на рогатку не годиться. Забери назад.
Пал Палыч кое-как подпоясался и уставился на нового знакомого. Тот кивнул.
- Готов?
- А куда мы поедим?
- В город, разумеется, на кладбище несколько скучновато, ты не находишь?
- А как мы туда попадем? Пешком далеко, а транспорта нет.
- Такси! Такси! - заорал Сальери.
От соседней могилы в их сторону метнулась черная кошка. Сальери в прыжке поймал ее за задние лапы и тут же оседлал.
- Садись, садись! - торопил он Пал Палыча.
Тело кошки выросло до неприличных размеров, спина выгнулась дугой и Подметкин удобно устроился сзади. И они помчались по заснеженному кладбищу, сшибая кресты, поднимая тучи снежной пыли. Оседланное животное громко орало. Пал Палыч крепко вцепился в плечи землекопа, боясь свалиться и потеряться. Они выскочили на дорогу, скорость увеличилась вдвое, мелькали по сторонам столбы, попутные машины, едва появившись впереди, тут же оставались сзади. Захватывало дух. Ветер свистел в ушах, страшно кричала кошка, и они неслись, неслись! Приглядевшись к местности, Пал Палыч заволновался и закричал на ухо Сальери:
- Впереди пост ГАИ, надо сбавить скорость, остановят!
- Ох! Я забыл дома права. Ох, мы пропали! - вторил ему Сальери. - Есть только один выход. - И он потянул кошку за уши. Бедное животное оторвалось от земли и взмыло ввысь. Они поднялись выше туч, дорога осталось далеко внизу. Пронеслось дачное Куприяново, кошачий хвост встал дыбом, и, заложив крутой вираж, они сорвались в штопор, но у самой земли падение удалось замедлить.
Посадку совершили в трущобах пятиэтажек. Едва коснулись почвы, как кошка тут же уменьшилась до нормальных размеров, и, поджав хвост, метнулась в ближайшую подворотню. Пал Палыч уже ничему не удивлялся.
- Во! Огонек горит! - схватил Сальери Подметкина за руку. - Давай забежим. - И поволок Пал Палыча за собой. Тот не сопротивлялся, хотя нигде не видел и намеков на свет. В подъезде, куда они вошли, не горело ни одной лампочки, темень полнейшая. Сальери умудрился отыскать лифт, хотя в пятиэтажках их отродясь не водилось. Кнопка в подъемнике была всего одна ее и нажали. Заскрежетали стальные тросы и кабинка плавно поплыла вниз. Сальери принялся приводить себя в порядок, снял пиджак и начал чистить сапоги.
- Эх, надо же, как запылились, стыдно в гости к приличным людям зайти.
Довольный собой полубритый напялил лоснящийся от грязи пиджак обратно на плечи. Пал Палыч причесал ладонью редкие волосы, потуже подтянул резинку.
Ехали долго. Наконец лифт остановился и двери распахнулись. Прямо за порогом начинался большой загаженный коридор. Со всех углов тянуло сыростью, тусклая лампочка высветила два могильных креста, потемневшие от времени, они валялись среди прочего мусора. Сальери, прокладывая дорогу, бесцеремонно прошелся по ним. Пал Палыч торопился следом, тошнотворный запах тления усилился, в дальнем конце коридора показалась массивная дубовая дверь. Сальери остановился, критически оглядел Подметкина и замахал руками.
- Нет, ну что за вид у вас, господин покойник, такое нынче не в моде, что за типаж, ну стыдно, ей богу стыдно с тобой в приличном обществе появиться.
Сальери порылся в кармане и достал видавший виды галстук, ядовито кирпичного цвета, накинул на шею Пал Палучу и затянул узел.
- Носи вот, от сердца отрываю, почти новый, только вчера на свалке подобрал.
После этого полубритый согнутым указательным пальцем легонько поскреб по дубовым доскам и, услышав "войдите", решительно распахнул дверь. Подметкин очутился в просторном подвале, десятки труб вились по стенам, местами они прохудились и с них - где капало, где бежало. На небольшом возвышении стоял стол. Вместо одной ножки он опирался на большую берцовую кость. За столом, в мягком кресле, восседал человек, был он роста среднего, смугл, на продолговатом лице выделялись глубоко запавшие внутрь глазницы, с невероятно большими зрачками, черные смолистые волосы были очень длинны. На плече, вцепившись лапами в ткань замызганного халата, сидел попугай, удивительно яркой расцветки.
- А вот и мы! - радостно завопил Сальери. - Глядим огонек, чего уж не зайти.
- Кто это с тобой? - спросил человек.
- Это? - ткнул пальцем полубритый в грудь Пал Палычу, затем, послюнявив ладонь, заботливо протер Подметкину лысину. - Это, монсеньер, ныне представившийся Пал Палыч Подметкин собственной персоной. Недалече как три дня назад и помер, душевно так, на даче.
- Так дайте стул гостю, за стол посадите. - Распорядился тот, кого Сальери величал монсеньером.
- А как же, как же! - засуетился Сальери. - С превеликим нашим удовольствием!
Где то в недрах подвала он нашел помойное ведро и поставив его возле стола усадил сверху Пал Палыча.
- Не желаете ли чего выпить? - Обратился к Подметкину человек с попугаем на плече. Пал Палыч тут же почувствовал страшную жажду, язык вмиг сделался сухим и шершавым и отважившись, он кивнул.
- Карма! - хлопнул в ладони хозяин подвала. - Выпивку гостю!
Сей же час, откуда-то с боку, появилась миловидное создание, с ангельским личиком, в строгом черном костюме и белоснежным фартучком поверх. В руках она несла серебренный поднос с бокалом, до краев наполненным чем то искристо-золотым.
- Извольте помочь! Извольте помочь! - Кинулся к ней полубритый и, выхватив поднос, сам устремился к столу. Пал Палыч с жадностью схватился за стакан и только поднес к губам, как подал голос попугай:
- Монсеньер, а вино то отравлено, - раскатисто произнесла диковинная птица. - Я все видел, Сальери яда насыпал.
Подметкин чуть не упал с ведра, пить ему сразу расхотелось. Монсеньер взял стакан, посмотрел на свет и немного отхлебнул, потом сплюнул жидкость и все содержимое бокала выплеснул на пол. Бетон вспенился и стал испаряться, образовалась рваная пробоина.
- Сальери, что у тебя за манера травить гостей.
- Но, монсеньер, зачем же выливать. Не нравиться, не пейте, где я яду на всех напасусь. С чем работать? Цианид кончился, последний мышьяк вы вылили, клафелин и тот в аптеках по рецептам. С чем работать а? - Возмущался отравитель, размазывая по бритой щеке грязным кулаком огромную слезу. - С чем? Все, перехожу на крысит. Позор, позор! А ты, Моцарт, - погрозил он попугаю, - Получишь еще своё, сексот несчастный, твоё какое дело! Монсеньер разрешите, я его ощипаю и Карма лапшу сварит. Сил моих больше нет терпеть его выходки. Смерть стукачу!
Недавний землекоп подобрал с полу обломок кирпича и запустил в попугая, но тот сумел увернуться и пересев на другое плечо хозяина, разинул клюв.
- Моцар-р-р-т хор-р-роший! Сальер-р-ри сволочь!
- У паскуда. - Погрозил кулаком отравитель, а попугай между тем склонился к самому уху монсеньера и зашептал, да так, что было слышно во всех углах:
- Кар-р-ма замуж хочет выйти, за висельника Моргана, этот пират обещал ей все сокровища награбленные отдать.
- Клевета, подлая клевета и навет, монсеньер. - Карма начала с боку подкрадываться к птице, с другой стороны заходил Сальери. Попугай, почувствовав неладное, попытался взлететь, но тут же был пойман за хвост и началось! Пыль поднялась до потолка, птица и люди смешались в комок, мелькали руки и крылья. Пару раз долетело:
- По зобу ему, по зобу поддай!
- Моцар-р-рт хороший! Кар-рна пиратская подстилка!!!
- Хватит! - Хлопнул в ладоши монсеньер. Комок тут же распался на отдельные части. Самым диковинным оказалось то, что в драке меньше всех пострадал попугай, он только лишился хвоста. Под глазом Сальери, с небритой стороны, красовался огромный синяк, размером с блюдце. На разгоряченной потасовкой Карме, была порвана блузка, лохмотья ткани свисали на юбку, бесстыжи оголяя прекрасную грудь. Несколько не смущаясь, Карма, сжимая в кулаке пучок перьев, недовольно фыркнула:
- Но, монсеньер...
- Умри, я сказал! - Приказал тот, к кому она обратилась.
Карма тут же упала на пол, и на глазах изумленного Пал Палыча начала разлагаться. Сначала пошла бурыми пятнами кожа, затем оголился череп, грудь провалилась внутрь, да так, что стали видны кости и прочие внутренние органы, на руках не осталось и клочка мяса.
- Хватит бездельничать, - остановил процесс гниения всемогущий повелитель, - Принеси вина, только без штучек Сальери. - Полубритый обиженно надулся:
- Хочешь как лучше и ни какой благодарности. Не ценят, ни какого уважения, да мне за вредность молоко давать надо. Я недавно вон вычитал, в одной израильской газете, требуется человек для работы с повышенным риском, как раз по мне, да что Израиль, вон в Москву подамся, там меня солнцевские с руками и ногами возьмут, без работы не останусь, будьте уверены.
- Слушай, - оживился попугай, - Отрави Карму, она мне хвост выдрала, а я заплачу, клянусь инкубатором, по таксе киллера.
- По таксе?
- По таксе.
Сальери заголил руку по локоть и одним махом вскрыл себе вены.
- Скрепим договор кровью! - Торжественно произнес отравитель. Попугай с готовностью подставил лапу. Полубритый чиркнул и по ней, но перестарался и отсек ее напрочь, однако это не смутило Моцарта, и он мужественно выдержал испытание.
Пал Палычу сделалось дурно, он перестал воспринимать действительность и был бесконечно рад, когда, наконец, появилась Карма, вручив каждому по стакану чудесного напитка. Даже ее полуразложившиеся тело больше не пугало Подметкина, он с жадностью набросился на питье и, утолив жажду, замер в ожидании непредсказуемой развязки, после любого отведанного здесь угощения он был готов умереть вторично. Но нечего страшного, по крайней мери с ним, не произошло, а вот с Моцартом приключился приступ. Балансируя на одной ноге, он зашатался, потом расправил крылья и взлетел, сделал в воздухе мертвую петлю и рухнул на стол, умудрившись опрокинуть свой же не допитый стакан на штаны Пал Палыча.
Попугай лежал на спине, скрестив на груди крылья и зажав под мышкой отрезанную лапу. Глаза его подернулись пеленой, едва разжимая клюв, он произнес:
- Предательство, коварное, гнусное предательство! Монсеньер, меня отравили и кто, тот с которым я кровью скрепил договор. Я умираю, завещав свою лапу подлому отравителю. - Моцарт тяжело вздохнул и закрыл глаза.
Подметкину стало жалко птицу, он даже простил попугаю пролитое на штаны вино. Монсеньер вопросительно посмотрел на Сальери.
- Я не виноват. - Нагло заявил подлый предатель. - Карма мне вдвое больше обещала. Да и положа руку на сердце, - полубритый прижал левую ладонь к правой стороне груди, - Туда ему и дорога. Мы вон лучше ворону заведем, все животина лучше, да и бессловесная к тому же.
- Карма значит перекупила тебя? - Уточнил монсеньер.
- Ага, ровно в два раза.
- А я и не отказываюсь. - Подтвердила ведьма. - Уговор - две таксы.
- Так гони. - Потребовал Сальери. - Моцарт уже и перьями не шевелит.
Карма, засунув пальцы в рот, протяжно свистнула. В дальнем углу подвала зашевелились серые комочки и, тихо скуля, засеменили к столу.
- Что это? - Подозрительно глядя на женщину, процедил сквозь зубы отравитель.
- Как и договаривались, щенки таксы, ровно парочка, он и она. Какие-то проблемы?
- У-у-у, - завыл Сальери. - Ты еще коварней и подлей меня. Женщины, вам имя - вероломство! А я убил своими руками лучшего друга, бедный, бедный Моцарт, святая душа...
- Но, но! - Нахмурился монсеньер.
- Ох, простите, вырвалось, - поправился тут же полубритый и, смахнув птицу со стола, заорал, - Моцарт, это не считается, меня надули, не умирай, друг!
Попугай, не долетев до пола, расправил крылья и взмыл в высь, сделав под потолком круг, преспокойно уселся на плечо хозяина.
- А еще, монсеньер, - принялся он нашептывать повелителю на ухо, - Сальери бегал в женский монастырь и у послушницы Елизаветы прекратились женские дела, а Карна...
- Хватить, - приказал хозяин, - Довольно. Гость наверно голоден. Будем ужинать.
Сальери и Карма послушно склонили головы. Ведьма сделала шаг вперед.
- Монсеньер велит подавать?
- Кто сегодня приглашен? - поинтересовался хозяин.
- О! Будет присутствовать изысканное общество, - с восторгом произнес полубритый, - Граф Калиостро, маэстро Вагнер, профессор Эйнштейн, блудница Магдалина, ее высочество императрица Екатерина, философ Эммануэль Кант, пройдоха Гришка Распутин, несравненная Амитис, математик Евклид, покоритель мира Гай Юлий Цезарь...
- Достаточно, - кивнул монсеньер, - На сегодня все, не будем утомлять нашего гостя обилием незнакомых лиц.
- Но, монсеньер! - ниже прежнего склонила голову Карма, - Мы не назвали еще одного человека, Иуда из Калиафа просит удостоить его чести отужинать с вами.
- Как-нибудь в другой раз...
- Повелитель! - опустился на одно колено Сальери. - Он умоляет принять его уже две тысячи лет!
- Что такое два тысячелетия в сравнении с вечностью, - печально улыбнулся монсеньер, - Я приму его позже, лет через триста, может быть пятьсот. Извольте накрыть стол. Пусть это будет пустынный берег океана, легкая рябь и теплый южный ветер, небо без звезд, одна луна во всем своем величии, волны поразительно прекрасны в ее чарующем свете, а шум прибоя располагает к покою. И больше не звука, луна и волны...
- Как угодно монсеньер. - Произнесла Карма и вместе с Сальери исчезла в углу подвала. Издав протяжный крик, за ними устремился попугай.
Пал Палычу стало тоскливо и страшно, лоб его покрылся испариной, под ложечкой предательски засосало, тело тряслось в ознобе, сидящий перед ним человек пугал его, сделалось необъяснимо жутко. Хотелось заплакать, но слезы не хотели появляться наружу, и нервная соленая влага скапливалась где-то внутри. Большие черные зрачки монсеньера пронзали насквозь, ничто не могло спасти от этого взгляда. Серая печаль и безвыходность заметались в Подметкине.
- А вы успокойтесь, - приятным голосом посоветовал монсеньер. - Ничего страшного не произошло. То, что вы не верите в Бога и загробную жизнь - прекрасно, принимайте происходящие как есть, здесь нет фальши и обмана, они попросту не к чему. "И жизнь не радует, и смерть печалит" - сказал когда-то Странций, вкусив чашу с ядом и позже сознался, что был не прав.
Кто это? - Жадно облизнув губы, переспросил Пал Палыч.
- О, это великий человек, незаслуженно забытый всеми, учитель Плутарха, наставник Гомера, он вдохновлял Пушкина и Гете, являлся Есенину, давал уроки музыки Шопену, позировал Рублеву, умолял Булгакова покинуть Россию и нашел упоение в отравленном вине, только мой верный Сальери сумел подарить ему покой и счастье. Род людской завистлив, но талантлив, несчастен, но как боголюбив, а от того убог и злословен. Я как-нибудь познакомлю вас. Уверяю, он очарователен и всенепременно понравится вам. В мире живых известности ему не доставало, толпы посредственности затмили истинный талант своей массой, но поверьте, он гений, Ньютон и Коперник рабалепщут перед ним. Что слава? Тяжкий бренный земной груз, даже память не вечна, все родилось из хаоса и туда же сгинет, благодарность потомков слишком тяжелая ноша. Стоило вам умереть, как трудовой коллектив, где вы без малого четверть века занимали руководящий пост и не вспомнил о вас, ни венка, не пламенной речи, что говорить о днях давно канувших в лету.
Пал Палыч нахмурился, своих мыслей вслух он не кому не высказывал, странно все было, неприятный запах серы из углов, собеседник знающий все и про всех. Жутко, как в лунную ночь на кладбище, хотя к чему все это, ему ли, скоропостижно скончавшемуся пугаться ночных могил. Однако глубоко запавшие в череп глаза хозяина подвала нагоняли ужас и в затуманенном сознание Подметкина вспыхнула, словно комета, странная, присквернейшая мыслишка, замирая от страха, содрогаясь от ужаса, заикаясь он произнес:
- Вы... вы...
- Ну, смелей, - подбодрил монсеньер.
- Дьявол! - Выпалил Пал Палыч, и от собственной дерзости задохнулся.
- Он самый и есть, - улыбнулся человек в черном. - Дьявол, сатана, князь хаоса, повелитель тьмы, демон, владыка преисподней, дух зла, Бог смерти. У меня тысячи имен, можете называть любым, если желаете, придумайте новое.
Подметкин, обхватив голову руками, тихо заскулил, даже теща, Агапита Львовна, казалась ему теперь милой и славной женщиной. В кипящем мозгу выстроилась логическая цепочка, соединив воедино собственные познания библейских историй с рассказами покойной бабушки, он с глубоким ужасом осознал, что попал в ад. Озираясь по сторонам, он интуитивно искал хоть что-нибудь светлое, хоть малый лучик солнца, хоть что-то – только не цвет мрака и пустоты. Но чего не касался глаз – всюду серость и траур, траур…
- Не разочаровывайте меня, - напомнил о себе властелин ада. – Вы так стрижете глазами по углам, словно и правда надеетесь увидеть здесь костры, кипящую смолу и страдающих грешников. Спешу вас разочаровать – пустые страхи, вздорные сказки, кто в мире живых может знать о царстве мертвых? Познание преисподней происходит только через собственную могилу, все остальное – буйная фантазия ныне здравствующих и давно сгинувших, но когда то живших. Ад, конечно, существует, но поверьте не здесь, не здесь… Хотя довольно об этом. Может, желаете партию в шахматы? Не откажите в любезности скоротать время до ужина.
За спиной Пал Палыча что то дрогнуло, воздух раскалился, и из серого марева неожиданно возник Сальери. Он склонился к уху Подметкина и отчаянно зашептал:
- Только не в шахматы! В этой игре ему нет равных. Он ее и придумал. – И повысив голос, служитель преисподней предложил: – Монсеньер, мы в шахматы не обучены, больно уж бестолковы, играть так в карты. Иначе мы не согласны.
- А где же их взять? – Нахмурился повелитель тьмы.
- Не извольте беспокоиться, - Сальери порылся в кармане и достал потрепанную колоду. – Завсегда, пожалуйста, с превеликим нашим удовольствием. Желаете партию в преферанс?
- Ну, если наш гость согласен…
- Вне всякого сомнения, - замахал руками отравитель, - Только в преферанс он и согласен. Разрешите начать?
Замелькали карты. Сальери в открытую жульничал, то и дело передергивая колоду. Он закатывал глаза к потолку, хватался за сердце. Под конец игры попытался упасть в обморок, но потом передумал и, крикнув: – Ваши здесь не пляшут! - Сгреб карты со стола и нагло заявил: – Игра окончена!
- Разве? – Удивился монсеньер.
- Вне всякого сомнения. Как не печально, но факты вещь упрямая, два ноль в нашу пользу!
- Сальери, - нахмурился монсеньер, - Ты знаешь, что бывает с мошенниками? Позволь я взгляну на карты.
- За чем это еще? – Насторожился аферист.
- Я насчитал во время игры восемь тузов и все крапленые.
- Не может быть! – Искренне отверг обвинение Сальери. – Я согласен на любую экспертизу, что бы снять с нас все беспочвенные подозрения. Вот, - протянул он хозяину карты, и в тот же миг колода в руках отравителя вспыхнула ярким синим пламенем. – Ах! – Всплеснул плут руками, - Даже бумага не выдержала такого обвинения и обратилась в пепел. Я полон смятения, - орал Сальери. - Я просто настаиваю на экспертизе! Как жаль, что теперь это невозможно. Моя дальнейшая жизнь будет навеки отравлена этим незаслуженным недоверием.
- Ну, если ты настаиваешь, - улыбнулся монсеньер, - Можно произвести анализ и по пеплу.
- Пожалуй, не стоит, - сбавил обороты мошенник. – Зачем попусту тратить время. К тому же стынет ужин. Пусть эта чудесная партия в преферанс останется в нашей памяти как самая честная игра в мире под интерес.
- Под интерес?
- Конечно, монсеньер. А кто же нынче играет в карты без интереса. Без интереса это не игра. Нет. Без интереса это в шахматы извольте, а в карты по-другому нельзя, только так и не иначе.
- Позвольте поинтересоваться, на что же мы играли?
Подметкин, так и не притронувшись за все время к картам, попытался было вставить слово, но Сальери грязной ладонью зажал ему рот и, прильнув к самому уху, хищно зашептал:
– Пал Палыч, говори чего желаешь, не проси, требуй, в такой игре любое желание закон! Но только не торопись, думай, дорогой, думай! Не упусти шанс, не кота - тигра за хвост поймал!
- Назад! – крикнул Подметкин. – Хочу назад, домой!
- Подумай хорошо! – застонал Сальери. – Другого раза не будет…
- Домой, домой! – шептал как заевшая пластинка Пал Палыч.
Грустный Сальери отошел в сторону. Хозяин подвала печально улыбнулся и тихо произнес:
- Что ж вы люди так боитесь неизвестного? Неужели созданный вами мирок притягивает больше, чем необъемная вселенная? Неужели миллионы не познанных радостей и новых впечатлений хуже прокисшего вчерашнего борща на грязной кухне? Дело твое, мучайся дальше…

Сознание не помутилось. Ощущения нахлынули сразу, извечно знакомые, прежние - неприятные. Серый, пропитанный вонью подъезд. Железная дверь с раздолбанной кнопкой звонка. И голос, противный визг Агапиты Львовны:
- Доченька, дверь открой, твой крокодил с дачи приперся.
Пал Палыч прислонился к косяку. «Господи, ну за что? Ненавистная работа, долги, начальство, нелюбимая жена, вредная теща. За что, Господи? Дурак, ох какой дурак! Это же ад! Настоящий ад!»
Заскрежетал замок, а по лицу живого Пал Палыча текли слезы. Настоящие слезы, горькие и немного соленые…


Мнение посетителей:

Комментариев нет
Добавить комментарий
Ваше имя:*
E-mail:
Комментарий:*
Защита от спама:
шесть + три = ?


Перепечатка информации возможна только с указанием активной ссылки на источник tonnel.ru



Top.Mail.Ru Яндекс цитирования
В online чел. /
создание сайтов в СМИТ