ОЖЕРЕЛЬЕ ПЕРСИДСКОЙ КНЯЖНЫ
Минувшим летом я провела отпуск под Астраханью у своей университетской подруги. Мы не виделись несколько лет, и первые дни не могли наговориться. А потом Лида стала показывать мне самые интересные места в поселке.
В один из дней Лидия Александровна привела меня в свой детский сад. С помощью шефов – рыбзавода, которым руководил ее муж, – отремонтировали площадки для игр, спортивный городок, построили бассейн. Мы с ней неторопливо переходили от одной группы детей к другой, а она по-хозяйски показывала мне новые качели-карусели, скамеечки, грибки с песочницами. Еще два года назад половину помещений детского сада сдавали в аренду – нужны были деньги, да и детей водили мало. А теперь в каждой возрастной группе по 10-15 детишек. Особенно много самых маленьких. Мамаши отдают их в ясли в год, а сами выходят на работу. Новый рыбзавод обеспечивает работой всех. Люди даже приезжают за 50 километров.
В группе пятилеток я обратила внимание на двух девочек-близнецов. Большинство детей бегали, шумели, отбирали друг у друга игрушки, в общем, вели себя, как и полагается детям этого возраста. Девочки сидели рядышком на скамеечке и рассматривали большую яркую книгу. Но не только это выделяло их из общей массы. Среди сплошь русоволосой и светлоглазой ребятни они отличались темными волнистыми волосами и большими карими глазами. Девочки были завораживающе красивы.
Заметив мой удивленный взгляд, Лидия Александровна улыбнулась, и сказала: это пра-пра-пра… внучки той самой персидской княжны, которую Стенька Разин бросил в «набежавшую волну». Я подумала, что она шутит.
Мы вернулись к ней в кабинет, и, разливая чай, моя приятельница рассказала местную легенду.
Когда войско Степана Разина возвращалось из Персидского похода, его ладьи проплывали мимо этого села. Местный кузнец на закате купал в Волге коней. На берегу он нашел женщину в промокших парчовых одеждах. Она была чуть жива. Он отнес ее к себе в избу. Кузнец жил бобылем. Несколько дней женщина была в жару и беспамятстве. А когда пришла в себя, с трудом объяснила своему спасителю, что бросилась с борта в реку, спасаясь от пьяного атамана. Парчовые одежды надулись колоколом и дали ей возможность доплыть до берега.
- А вообще, если тебя интересует это, сходи к отцу девочек – он преподает в нашей школе историю и рисование, у него есть доказательства подлинности этой легенды – загадочно улыбаясь, сказала мне приятельница.
Прямо явиться в дом к потомку княжны я не решилась. Отправилась для начала в школу. Познакомилась с директором, и он, с такой же гордостью, что и моя приятельница, стал показывать мне новые классы, отремонтированный спортзал и чудесную студию для лепки и рисования под которую отдали бывший пионерский уголок. Теперь здесь на стенах вместо казенных стендов с портретами вождей, горнами и барабанами висели копии мировых шедевров живописи, выполненные местным учителем рисования и его воспитанниками.
- Познакомьтесь, - это Андрей Александрович, наш художник – а это журналист из Ульяновска, - представил нас друг другу директор.
Я, видимо, разглядывала высокого молодого человека, стоящего передо мной, с плохо скрытым удивлением. Он не вписывался в мое представление о потомке персидской княжны – нормальное славянское лицо, правда, волосы темные, почти черные и глаза, как спелые сливы – крупные и с поволокой. Он слегка смутился, и предложил мне присутствовать на уроке. Директор явно обрадовался, что может заняться своими делами, и быстро ушел. Я села у окна и стала наблюдать за происходящим.
Дети сидели не за столами или партами, а на низеньких складных стульчиках. На коленях у них были планшеты. Несколько ребят стояли за мольбертами. Учитель прохаживался между ними, иногда останавливаясь и давая советы тихим голосом. Рисовали натюрморт цветными мелками и акварелью. На специальной подставке были выложены плоды местных садов: краснобокие яблоки, сливы с туманными бочками, круглые душистые груши бергамот и несколько кистей темного винограда.
Мне был виден только один рисунок – высокий худой мальчик, стоя за мольбертом, наносил резкие штрихи мелками на картон. Руки и даже щеки его были почти так же изрисованы, как и картон. Но натюрморт получался замечательный.
Когда урок закончился, Андрей Александрович пригласил меня в свой небольшой кабинет. Несмотря на осень, на улице было жарко, и он предложил мне выпить холодного квасу. Я попросила его рассказать об учениках. Вдруг его глаза заблестели, а в голосе послышалось такое волнение, что я даже растерялась.
- Вы знаете, сколько талантливых детей так никогда и не узнают о том, что они талантливы?! Я родился в этом селе, и все мои предки здесь жили много веков. Я закончил Саратовский университет, мне предлагали остаться преподавателем на кафедре, но, знаете, село – это такие возможности, такие нераскрытые резервы…
Он успокоился и стал рассказывать, что воспитывала его бабушка – родители утонули, когда Андрею было всего шесть лет. Рисовать начал очень рано, даже не помнит когда. Бабушка, которая сама хорошо рисовала и чувствовала цвет, была прекрасной вышивальщицей – ее картины, вышитые гладью золотыми нитями есть даже в одном из столичных музеев. А местный храм заказал ей специальный покров. Когда Андрей стал рассказывать о бабушке, я решилась задать ему, как мне казалось, глупый вопрос:
- Правда ли, что Ваша бабушка родственница той самой княжны?
- Это Вам Лидия Александровна рассказала легенду о княжне и кузнеце? – спросил он, улыбнувшись.
- Да, а что, разве это выдумка? – видимо, в моем голосе послышалось разочарование.
- А приходите сегодня вечером к нам домой, я Вас с женой познакомлю и с дочками, - пригласил меня художник, - покажу свои работы и еще кое-что…
Он назвал свой адрес и, извинившись, отправился на урок истории.
Я волновалась как перед первым свиданием. Купила к чаю торт и конфеты, а девочкам две детские книжки. У калитки выкрашенной веселой голубой краской, меня встретили сестрички. Вежливо поздоровавшись, они взяли меня за руки с двух сторон, и проводили на веранду, где был накрыт стол. Одна предложила мне присесть, а другая убежала в дом. Вскоре появился Андрей Александрович с женой - маленькой изящной женщиной, которая несла большое блюдо с пирогами. На веранде запахло яблоками и корицей.
- Знакомьтесь, - это Вика, моя жена, а это - наши пэри (персонаж восточных сказок в образе прекрасной женщины, умеющей летать) - Оля и Варя, - представил свою семью Андрей Александрович.
- Прошу к столу – пригласила хозяйка.
Мы сели вокруг накрытого вышитой скатертью стола. Повисло неловкое молчание. Вдруг одна из девочек сказала:
- А мы видели Вас, Вы приходили к нам в сад.
- Да, Вы были в детском саду? – оживилась Вика, - я тоже там работаю. Веду музыкальные занятия. Вам понравилось у нас?
- Да, очень, чувствуется, что коллектив дружный и отдает детям много тепла и доброты.
- Особенно Лидия Александровна – согласилась Вика. - Она просто подвижник. Если бы не она, наш сад давно бы продали бизнесменам.
Постепенно завязался оживленный разговор. Вика рассказывала, какие способные дети подрастают в их селе. В детском саду есть два ансамбля – танцевальный и вокальный. Дети выступают и у себя в селе, и выезжают в другие.
- Правда, в дальние поездки берем только старших, - маленькие еще не готовы к настоящей концертной деятельности – улыбнулась Виктория Семеновна.
- С детьми надо заниматься с рождения и музыкой, и живописью, и книжки им читать, тогда они сами найдут путь к своему таланту, - поддержал разговор Андрей Александрович.
Так прошло около часа. Все уже наелись пирогов (мой торт остался в коробке) и напились чаю. Девочки убежали играть в сад – оттуда слышались их веселые голоса.
Хозяин предложил перейти в дом:
- Я помню, помню, что Вы хотите услышать продолжение легенды. Пойдемте, я покажу Вам свои работы.
Сначала я растерялась – в большой горнице только в одной стене были окна, остальные - увешаны картинами. Не сразу я смогла так сфокусировать свое зрение так, чтобы начать различать детали. На одной стене висели только портреты. На другой - шумела и плескалась Волга во все времена года и в любое время суток. Третья стена была отдана под сюжетные картины.
- Это всё Ваши работы? – с удивлением спросила я хозяина.
- Нет, здесь есть и бабушкины – вышитые на холсте – пояснил художник.
И только после этих слов я обратила внимание, что некоторые полотна действительно необычны.
- Несколько своих картин бабушка отдала в разные музеи, около десяти продала, пока я учился в городе, а большинство – раздарила хорошим людям.
- А эскизы она рисовала сама?
- Конечно, видимо мне передался ее талант, хоть я и не владею иголкой – рассмеялся художник.
В дверях появилась хозяйка дома.
- Что же ты держишь гостью на ногах? Присаживайтесь вот сюда на диван, сейчас мы Вам расскажем наше семейное предание и покажем картины, написанные и вышитые по мотивам этого предания – заулыбалась Виктория.
Картина первая (акварель).
На высоком волжском берегу яблоневые сады опустили ветви до земли под тяжестью плодов. Под окнами домов – разноцветные мальвы По крутой тропинке к воде спускается крепкий мужик с двумя жеребцами в поводу.
Днем еще можно было работать в одной рубахе, но, собираясь поить коней, кузнец Степан накинул на широкие плечи старую стеганую куфейку, – у воды было прохладно.
- Хороши кони, да не мои – думал Степан – жеребцов привели на перековку из соседнего села. - Да и зачем мне одному такие?
Степану было уже 32 года, а ни женой, ни хозяйством он так и не обзавелся. Да и какая девушка позарится на такого парня? Руки черные, грубые, голос хриплый, слов ласковых не знает, а если и знает, сказать не умеет, живёт на отшибе в небольшой избе, пристроенной к кузне. Хотя кузнецом считался знатным – не зря ехали к нему аж из самого Саратова коней ковать. А еще делал он своими ручищами из серебряных ложек такие колечки да сережки местным девчатам, что даже самый богатый человек в селе – Самсон Рыбин заказал Степану обручальные кольца на свадьбу сыну и сережки будущей снохе. Да принес не серебро, а золотой самородок с орех величиной. Вот и сидел Степан вечерами, стучал маленькими молоточками им же самим выкованными в кузне, по золотой пластине, расправляя ее в тончайшее полотно, чтобы потом нарезать его на звонкие подвески и сделать такие серьги, каких нет, и не было во всей округе…
Когда уставали глаза, а руки, натруженные днем в кузне, начинали дрожать, выходил Степан прогуляться по берегу Волги-матушки, или как сегодня, напоить коней. Быстро темнело, Степан заторопился – не хотелось с чужими конями подниматься в темноте по крутому склону – не ровен час, споткнутся, ноги повредят…
Еще издали кузнец увидел у самого берега в воде какой-то пестрый куль. Легкая волна колыхала его, но никак не могла вытолкнуть на берег. Степан подбежал и потянул тряпье на себя. И вдруг услышал протяжный стон. Волосы зашевелились у мужика на голове. Дрожащими руками разворачивал он тяжелые мокрые одежды, пока не увидел бледное женское лицо с закатившимися глазами. Схватив утопленницу за руки, он стал тереть их своими ручищами. Женщина снова застонала. Степан приподнял ей голову, и тут у нее изо рта хлынула вода. Когда кашель прекратился, незнакомка вздохнула, и как будто уснула. Степан понял, что она потеряла сознание.
Кони бродили по берегу и пощипывали хилую травку. Кузнец поймал коней, перекинул женщину через спину одного из них, и поспешил домой. Наспех привязав лошадей, отнес находку в избу и осторожно положил на лавку.
Женщину надо было раздеть и согреть – вода в реке была уже холодная. Путаясь в странных одеждах и смущаясь, Степан все-таки снял с незнакомки несколько юбок и накидок. Она осталась в тонкой шелковой рубахе и пестрых шароварах, снять которые он не решился. Завернув женщину в свое лоскутное одеяло, Степан на руках поднес ее к печке и стал согревать, поворачивая то одним боком, то другим.
Длинные черные косы свешивались почти до пола. На щеках ее вскоре появился румянец, и она задышала ровнее – уснула.
Всю ночь сидел Степан у своей лежанки, на которой спала странная и прекрасная женщина. К рассвету она разметалась и задышала хрипло и тяжело, а лицо стало красным и горячим.
На другом краю села жила хромая старуха Макеиха – повитуха и лекарка. Степан на закорках принес бабку к себе в избу. Та только языком зацокала – красота-то какая. Велела затопить баньку, да принести ей ее торбу с травами. И принялась варить отвары.
Двое суток топил Степан баню, двое суток не выходила из бани Макеиха и не пускала туда Степана. На третьи к вечеру велела натопить избу, принести сухую рубаху и одеяло. Завернула она женщину с головой в одеяло, а кузнец, как ребенка, отнес ее в жарко натопленную избу.
Картина вторая (вышита гладью шёлковыми нитками).
В избе на низенькой скамеечке сидит женщина. По плечам и спине до пола спустились черные косы. Перед ней на прямоугольные пяльцы натянуто рукоделие. Женщина вышивает. Рядом – люлька с ребёнком.
На Троицу Макеиха приняла роды у Степановой найдёнки. Родилась девочка – беленькая, совсем непохожая на мать. Только глаза огромные, как спелые сливы. И хоть сама персиянка в церковь не ходила, девочку окрестили по-христиански - Варварой Степановной.
Сельчане свыклись с тем, что у кузнеца живет персиянка, даже имя ее – Фатьма – переделали на местный лад - стали звать Фатькой.
Своей в селе она не стала, но, научившись сносно говорить на местном наречии, иногда общалась с соседками, а когда встречался мужик, низко опускала голову и пыталась закрыть лицо платком. Одежду носила местную, только голову прикрывала: летом – легким белым покрывалом, а зимой – тяжелой парчовой накидкой. Да косы не убирала в узел – так и спускались они по её хрупким плечам, как две чёрные змеи, почти до колен. Люди особо и не совались с расспросами – побаивались кузнеца, да и своих забот каждому хватало.
Оказалась персиянка знатной рукодельницей – вышивала невиданные узоры на платках и рубахах. Сначала ей заказывали только свои сельчане. А когда Самсон Рыбин продал два вышитых покрывала на ярмарке в Саратове, стали привозить Фатьме ткани и нитки из города.
А вскоре кузнец выстроил новый дом, подправил кузню – сам зарабатывал, да и рукоделье персиянки доход приносило немалый. Надо было где-то ставить люльки – через два года после Вареньки родились близнецы – Ванька и Федька.
Картина третья (масло).
Свадьба. Из церкви выходят жених в алой рубахе, расшитой золотом, и невеста в красном сарафане. На груди её тяжелое золотое ожерелье. Голова покрыта белым покрывалом.
Сватов к Варваре засылали, начиная с четырнадцати лет, но отец всем отказывал – мала еще, пусть надышится свободой, да нальется красотой. Хотя красоты девушке было не занимать – сама росточку невысокого, крепкая, быстроногая. Коса русая до пояса, а лицом смуглая и глазищи темные, как вода в волжском омуте. Еще пела Варвара так, что слышно было на другой стороне Волги. И голос, вроде, негромкий, но сила в нем была такая, что за душу брал любого.
В семнадцать все-таки сосватали Вареньку за хорошего работящего парня – Ивана Давыдова. Видно было, что любит он девушку, да и она заливалась краской в его присутствии. Одно было плохо – невзлюбила будущую сноху мать Ивана. Степан вовремя разглядел беду. Выстроил на высоком волжском берегу крепкую избу для молодых.
На венчании невесту накрыли тонким белым покрывалом, расшитым золотыми звездами и месяцами, а на женихе была алая рубашка, вышитая таким же узором. На шее невесты поблёскивало и тонко звенело золотое ожерелье, состоящее из нескольких рядов маленьких и больших монисток – невиданное в этих краях украшение. На пальцы молодым надели кольца – да не серебряные, а золотые. Сам же Степан и сделал их, сняв две монетки с ожерелья.
Картина четвертая (вышита на черном полотне красными и белыми нитками).
Горит село. Над одной избой развивается красный флаг. Несколько фигур на белых конях, женщины в белых рубахах мечутся в пожарище.
Годы летели над селом. Сменялись эпохи, поколения, уклад жизни. Революции и войны когда сильно, а когда и не очень, задевали людей в этих краях. Только не прервался род персиянки Фатьмы и Степана кузнеца. Из поколения в поколение передавали старшей дочери или старшей снохе в наследство золотое ожерелье княжны и умение вышивать гладью.
Дважды пришлось зарывать сокровище в землю, чтобы не отняли большевики и чтобы не нашли рэкетиры.
Андрей Александрович подвел меня к последней картине на стене.
Картина пятая (масло).
Под большой березой на высоком волжском берегу стоят две красивые женщины – мать и дочь. На дочери темно-вишнёвое платье с высоким воротничком. На груди то же ожерелье, что и на картине со свадьбой. В ногах у женщин на траве сидит молодой мужчина.
- Вот, смотрите, это моя бабушка Софья Михайловна с дочерью и зятем – моими родителями. Я родителей плохо помню, рисовал со слов бабушки и по двум сохранившимся фотографиям. На маме то самое ожерелье.
У меня на губах повис вопрос, когда в комнату вошла Вика. Она была в синем длинном платье с глухим воротом. На груди ее лежало массивное золотое украшение. Боясь прикоснуться, я рассматривала старинное сокровище. Вдруг я заметила, что не хватает двух монеток с одной стороны и двух с другой. На мой удивленный взгляд, Андрей рассмеялся и сказал:
- Мы с Викой поженились, когда еще были студентами. Денег на кольца, конечно, не было, вот бабушка и заказала нам обручалки из персидского золота, как когда-то сделали Варваре и ее жениху.
Вика укладывала спать девочек, а мы с Андреем снова сидели на веранде. Я листала альбом с его эскизами. Больше всего было пейзажей с видами Волги и женских портретов.
- Самый сложный вопрос нам с женой придется решать лет через пятнадцать, - сказал Андрей, - кому передать ожерелье княжны – Оле или Варе…
Историческая справка:
В июле 1669 г. произошло сражение между казачьим флотом под предводительством атамана Степана Разина и иранским (персидским) флотом под командованием Менеды-хана.
Несмотря на убедительную победу, отряд Разина был не столь многочислен, чтобы успешно противостоять новым нападениям иранских войск. Кроме того, казаки страдали от недостатка пресной воды и болезней. В августе 1669 г. Разин покинул берега Персии и отправился в обратный путь, на Дон.
В плен к Разину попали сын и дочь иранского предводителя. Ханская дочь -персидская княжна Фатьма Меннеда стала наложницей удачливого атамана. Легенда о ее печальной судьбе послужила сюжетом знаменитой песни «Из-за острова на стрежень».
Историки пришли к выводу, что это произошло под Астраханью на стрелке рек Волги и Болды.
Любовь Папета
Ульяновск
|
