1933 год. Ты загораешь на солнце, тебя зовут Марго. Я пью ледяной молочный коктейль, твое лицо задумчиво и печально. На перекрестке, поджав по себя ноги, сидит Кашин. Он играет и поет:
Мы рисуем голышом,
Кистью и карандашом,
У себя на ягодицах –
В жизни может пригодиться.
И забавные картинки,
Словно песни, без запинки
Под спиной у нас ложатся –
Так привычней выражаться…..
Его глаза закрыты… Несколько прохожих остановились и с интересом слушают поэта. Скрипач опустил смычок и также слушает знакомые до боли ноты. Он стоит рядом с Кашиным, он покачивает головой в такт мелодии…. Где-то громыхают трамваи….
Кашин открывает глаза…..
Никого нет… Ничего нет. Ни улицы. Ни прохожих, ни мелодии. В окне напротив танцует девушка. Смуглая невысокая, девушка с мощным тазом, огромным бюстом и пушистыми черными волосами танцует босиком на подоконнике своего окна. На ней длинная цветастая юбка и белая полупрозрачная кофточка. ЕЕ зовут Изольда. Она ждет своего Тристана, вот уже три с половиной столетия она не слезает с этого подоконника. Она ждет Тристана. Только Его ( именно его) и только ее. Она танцует, она божественно танцует, осторожно ступая босыми ногами по рассыпавшимся тропинкам радуг. ЕЕ глаза печальны. Единственная пуговица ее кофточки расстегивается, под кофточкой нет лифчика. Белая молочная грудь Изольды ( о, как она прекрасна, Кашин застывает в немом восхищении) выкатывается наружу. ЕЕ коричневый набухший сосок возникает над миром, как гордый военный вымпел, как кремовый лепесток на вкуснейшем и нежнейшем пироге шепчущий тебе прямо в ухо насыщенным сексуальным контральто «Возьми меня, я твоя….» Но шепот тут же исчезает, а вслед за ним и аппетитная грудь прячется за ненадежным заграждением белой ткани. Ловким движением Изольда застегивает пуговицу. Она закрывает глаза. Через мгновение то же совершает Кашин.
Ты, а тебя по-прежнему зовут Маргарита, смотришь вдаль на ровную поверхность океана, неожиданно набегает волна, с каждым метром, приближающим ее к берегу, она становится мощнее и стремительней, и вот она уже с силой ударяется о песчаный пляж. На мне усы и полосатый купальник. Я неторопливо бегу из одного конца пляжа к другому, делаю на ходу физические упражнения, приседаю и ложусь на топчан. Вода холодна и не дает себя в объятья. Уголки твоих губ застывают в улыбке, легкой как утренний ветерок и мимолетной, как все сущее на этой планете. Ты знаешь, мне не идут усы, я в них, как верблюд со шваброй…. Ты садишься под зонтом, открываешь книгу.
Кашин перебирает струны своей гитары, издали напоминающей кусок человеческой души. Он поет:
Город укрыт одеялом из туч,
Город пытался зажечь фонари,
Только холодно мне….
Исчезнувшая картина, оживает. Скрипач, прохожие, трамваи, в окне одного из них мелькает голова бородатого мальчугана. Да нет. Это не мальчуган вовсе, это гном и он не один. Тут же в соседних окнах появляются головы похожих на него, как две капли воды, добродушных гномов. Они строят рожи, они кривляются и беспрестанно смеются, один из них непрестанно надувает мыльные пузыри, которые ежесекундно лопаются. Спустя треть оборота минутной стрелки, которая тут же застывает на месте и начинает интенсивно идти в противоположном направлении, трамвай исчезает за поворотом, Кашин продолжает петь:
Солнце на руке заглянуло в чувства,
На материке танцует жизнь….
Город заполняется детским смехом, заливистым продолжительным улюлюканием. Из-за угла выворачивает орава смеющихся малышей. Впереди них гордо вышагивает слон. Его большие уши, как два серых паруса, несущие его по океанским просторам суши, он непрестанно жует арахис, от чего дети веселятся еще больше. Над слоном кружатся воздушные шары, разноцветные и разноразмерные шары /сразу же вспоминается ослик Иа: «Мой любимый размер и любимый цвет»/, еще выше с завидным постоянством взрываются салюты. Слон останавливается, жизнерадостные карапузы подбегают к нему, он качает их по очереди своим хоботом. Шествие продолжается, орава осторожно ступает на радугу и взбирается под купол небосклона. Облака закрывают небесный занавес.
Ты сидишь, не отрываясь от книги. Мой коктейль закончился. Я бесцельно болтаю ногой в воздухе, черчу на песке вероятность моего вознесения. Ты говоришь, что люди не летают.
Мы начинаем спорить. Спорим. Спорим. Спорим. Спорим. Бескомпромиссно, жестко, с нахлестом. Еще секунда и твоя рука взлетает, готовая произвести пощечину. Я терплю. Я все стерплю, потому что Ты, потому что я тебя…. Спор не окончен, отвернувшись от меня, ты вновь садишься за книгу. Я беру поднос и смотрю, как в нем отражается солнце. Я творю солнечных зайчиков, я люблю, когда они светятся, подобно твоим глазам.
Щелкнув пальцами, Кашин разворачивает кометы, он роется в их карманах, он ищет свое прошлое. Скрипач играет медленно и вдохновенно, он проживает каждую ноту в 334 раз и становится бесцветным. Его уже нет. Есть мелодия, которая беспрестанно звучит в нашем сознании, но и она уносится вдаль. Далеко-далеко-далеко, туда, где находится дом…….
В твоей квартире чистота,
В твоей квартире груснота,
В твоем камине, Настя, не достает огня….
Крылья распушены и валяются на полу. Рядом с ними, подогнув левую ногу, спит Анастасия. Ее юное и демонически милое лицо застыло в полуулыбке. Она явно видит сны. В руке зажата кисть, еще совсем недавно она рисовала небо. На это указывает мольберт, стоящий неподалеку от девушки. На нем застыли одинокие звезды, ведущие к космическому коридору…..
Ты напряжена. Ты, которая Марго, лучшая и единственная женщина из всех, что топтали мое сердце, ты стерла его в порошок, ты заменила его своей красотой и великолепием, ты подчинила островки моего разума своему океану страсти и уникальности. Ты напряжена. Вот уже 8 минут ты не можешь прочесть одну-единственную страницу. Ты пытаешься вникнуть, перечитываешь, но, прочитав предложение, возвращаешься к нему вновь. Оно проходит сквозь тебя, как через сито и ни на секунду не задерживается в тебе. Я, который Мастер, и который сжег однажды и навсегда свою никому ненужную книгу, стою позади тебя и нежно касаюсь твоих пленительно бледных незагорелых плеч.
- Ты идиот. – Говоришь ты, и я отстраняюсь от тебя. Солнце заходит за тучу.
Я смотрел спектакль
через дырку в портьере,
Я сверлил ее пальцем,
Вздрагивая нервным смехом…..
Кашин открывает дверь, это вход в вертеп. По сцене, прыгают и кувыркаются игрушечные актеры. Арлекин корчит рожи, пытается жонглировать. Кашин закуривает, дым обволакивает театр, превращается в тучу, дождит. Арлекин смывает краски, он наносит печальный грим. Кашин выходит на сцену. Поет.
Я зашел в твой дом на минуту,
И остался на несколько лет,
Я забыл запах улиц
Ради дыма твоих сигарет….
Ты /о, как тебе идет это восхитительное имя – Маргарита/ сыпешь песок на свои ступни. Ты смотришь за тем, как неподалеку целуются две девушки, они полуобнажены, им неведом стыд, они облизывают друг друга розовыми влажными языками, озвучивая свои действия дерзкими и возбуждающими ругательствами.
- Я люблю смотреть, как умирают дети. – говорю я.
Ты разворачиваешься ко мне, ты бросаешь в меня книгу.
Кашин стоит на перекрестке. Позади пропасть, слева небо, справа рай, впереди чистилище, навстречу ему выходит демон. Дьявольски хлопают мощные черные крылья за его спиной. Он улыбается. Его улыбка остра и злорадна, как метал миллионов клинков и ножей. Молча и глядя друг к другу в глаза, они обходят каждый другого стороной и меняются местами. Кашин не оборачивается, он идет вперед, за его спиной вырастают крылья…
Бежать
Из чувства, что влюблен
в прелестную мечту.
И знать,
Что будешь ослеплен,
увидев красоту
Земли!
Небо разрывает шрам молнии. Над миром проносится пламя. Небольшой огненный шар. Он ласкает тело земли, щекочет кору тополей и сосен, он застывает посреди неба и моря, разрастается с невероятной скоростью до тех пор, пока вся вселенная не превращается в бесконечное потрескивающее пламя его камина. Из огня возрождается птица Феникс. Огонь отражается в ее глазах. Кашин сидит в кресле, накинув на ноги клетчатый плед. Не красный, не серый, именно коричневый клетчатый плед. Кашин спит. У его ног играется котенок.
Ты, которая зачем-то, которая неизменная Марго, которую я люблю острием пламени своей огненной страсти, которой готов продать душу, даже если окажешься дьяволом, и которая не любит меня совершенно, говоришь мне:
Что ж, ступай и не пытайся мимо пробежать отпущенной судьбы
Мы к себе порою так ревнивы, что уже слабее, чем слабы.
Не жалей и не пытайся видеть выше неба пущенной стрелы.
Наше дело можно делать сидя от золы до следущей золы.
Затем ты вскидываешь руки и, превратившись в белую птицу, взмываешь над океаном. Неторопливо ты правишь свой полет. Волны бьют о берег. Я, однажды, назвавший себя Мастером несу свой крест. Я твой Мастер, я не могу без твоего дыхания. Где бы ты ни была, ты всегда будешь Марго, моей Маргаритой, той, кому удалось окончательно растоптать мое сердце.
Я иду по песку. Позади остается след – это борозда, оставленная моим крестом. Где-то рождаются дети.
Кашин открывает глаза. Дома, улицы, люди, медленно растворяются в пространстве, повиснув в воздухе, он играет, гитара звучит непривычным диссонансом в ушах, неожиданно она замолкает.
Hаш воздyшный шаp
Оказался дыpявой игpyшкой,
Hас тепеpь называют
Словом "дpyзья".
Я хожy к тебе в гости,
Пью твой чай,
Улыбаюсь
И немного скyчаю.
Я yвидел свет….
Календарь закрывает страницу, год плавно перекатывается в 34-ый – 20-ый год нашего существования……
31. 03. 2008 г.
ЗЫ: Спасибо миру за Ежи, спасибо Ежи за мир! И Кашину Павлу.
Будьте счастливы!
|
