Д о ч ь Ф ел ь д м а р ш а л а .
Слава, красота, богатство, ум, талант… Нам часто кажется, что именно они дают право надолго остаться в человеческой памяти. А память упрямо делает свой выбор: проходят десятки, сотни лет, камни истираются в пыль, забываются громкие имена и шумные события, но неизменным остается самое ценное, то, что во все времена способно поддерживать жизнь, давать ей силы, - сердце, умеющее любить, жертвовать, хранить верность в любых испытаниях…
Кусково. Поместье графов Шереметьевых. Музей. Один из первых в России регулярный парк. Лабиринт из высокого кустарника. Пруд. Деревянные хоромы. Двухсветная зала. Вот он первый граф Шереметьев. Поясной парадный портрет, а рядом портрет супруги. Польстил крепостной художник графу. Изобразил молодым.
А ведь знаменитый фельдмаршал Борис Петрович Шереметьев, давнишний вдовец, разменявший седьмой десяток, неожиданно для себя и всех прочих женился на молодой. Он уж и в монастырь собрался, решил так закончить дни свои. Поехал к царю Петру 1 сказать последнее «прости» перед пострижением в монахи, а вышел от него женихом – недавно похоронившая мужа, красавица в самом соку, Анна Нарышкина, случившаяся тут, была мгновенно сосватана расторопным самодержцем.
Впоследствии Наталья Борисовна Шереметьева-Долгорукова свою горестную жизнь считала искуплением греха отца, не устоявшего перед мирским соблазном и так поспешно отказавшегося от служения Богу…
Воскресшему для семейных радостей молодожену супруга подарила дочь Наталью, родившуюся зимой 1714 года. Маленькая любимица родителей, пригожая, смышленая девочка недолго, однако, купалась в довольстве отчего дома. ей не было пяти лет, когда умер отец, а в четырнадцать осталась круглой сиротой.
Один из старших братьев от предыдущего брака отца, завладевший отцовскими богатствами и теперь не прощал Наталье особую любовь родителей и, конечно же, не стремился сгладить ее одиночество. Девушка-подросток осталась предоставленной сама себе, без малейшего представления о реальной жизни. Однако природный здравый смысл охранял ее от разных неприятностей.
И вот общительная, « склонная к веселию», как сама признавалась , Наталья Шереметьева приучает себя к замкнутости, мало того, ограничивает во всем: житейских удобствах, дорогой одежде, даже еде. Она словно предчувствует свою судьбу и знает, что главное, чем ей надо запастись,- это терпением и волей.
Что касается последнего, то, если Наталья уродилась в отца, здесь характера хватало на десятерых. Дочери досталась по наследству отцовская воля. И самым поразительным образом сочеталась она с обходительным, незлобливым нравом, с тем обоянием женственности и хрупкости, противиться которому, увидев Наталью, было невозможно..
Легко себе представить, сколько женихов желали нарушить ее затворничество. Однако « пришло на меня высокодумие» - так Наталья объясняла свою неприступность.
И вдруг крепость пала, сдалась без осады на милость первой любви с полувзгляда, с полуслова. А Наталье – шестнадцать. Любишь, стало быть и срок пришел. Но по правде сказать, такая любовь, выпала на ее долю, во все века – редкость. Любовь, ничего не просящая взамен, счастливая одной только возможностью: отдавать, утешать, поддерживать…
Поначалу подобное трудно было предположить. Надо думать, московские маменьки и девицы просто ахнули, узнав, кто избранник Натальи Шереметьевой. Конечно, он был мечтой многих – Иван Долгоруков. Первый друг юного царя Петра !!, влиятельнейшее – в свои-то двадцать два! – лицо в государстве, сумевший « свалить» всесильного Меньшикова. И ловок – обручил свою сестру Екатерину с малолеткой-царем, внуком Петра Великого. Не сегодня-завтра Долгоруковы – ближайшая царева родня.
Было от чего зайтись московским невестам: « Ай да Шереметьева, ай да скромница – какого жениха себе отхватила!» Наташина же родня ног под собой от радости не чуяла. Все мигом прониклись особой заботой и вниманием к счастливице, торопились выказать ей свое расположение, и дверь в позабытый было дом не закрывалась…
А что же жених? Дворцовые интриги и далеко идущие в связи с этим планы вовсе не мешали Ивану Долгорукову предаться пылкому чувству к юной Шереметьевой. Она была ясна , как день, и, приученной быть всегда настороже в опасной роли царского любимца, Иван воскресал, таял от ее простоты и ласковости.
В самом конце 1729 года во дворце Шереметьевой состоялось обручение дочери фельдмаршала и будущего царева родственника. Едва померк короткий декабрьский день, как особняк Шереметьевых озарился иллюминацией. Длинный шлейф карет вытянулся по Воздвиженке. Сам государь Петр П явился с « невестой -государыней» - специально для нее придуманной титул, - Екатериной долгорукой, со всем своим пышным двором и с дорогими подарками. Иностранные послы тоже старались не ударить в грязь лицом.
Жених надел на палец невесты обручальный перстень. На закате своей жизни Наталья Борисовна Долгорукова – монахиня Нектария – назовет точное число счастливо прожитых дней: «…за двадцать шесть дней…сорок лет по сей день стражду: за каждый день по два года придет без малого…»
Все оборвалось разом и навсегда. На Крещенье две обрученные пары: Петр П и Екатерина Долгорукова, Иван и Наталья наблюдали веселое гулянье на берегу Москвы-реки. Шутили, смеялись, обсуждали приготовления к скорым свадьбам.
Стоял без епанчи и шляпы царь Петр П у иордани на водосвятии. Оттуда – прямо во дворец к Долгоруковым. Проснулся ночью – жар. Подошел в одной рубахе к окну. Распахнул его. Ночь. Медленно кружатся в морозном воздухе снежинки. Упал. Через три дня его не стало. А через несколько дней Иван Долгоруков шел мимо дома своей нареченной за гробом внезапно скончавшегося императора-покровителя.
Новая императрица Анна Иоанновна выразила Долгоруковым свое неблаговоление. Они обвинялись в корыстолюбивом влиянии на покойного государя, в стремлении посадить на трон с помощью подложного завещания «невесту-государыню».
Как уговаривали Наталью Борисовну отказаться от венчания! Ну что такое обручение? Ведь любому ясно, что после неудачных происков клана князей Долгоруковых добра от императрицы ждать не приходится.
- Нет! - ответила Наталья.
- Я обязалась и от слова своего не отступлю.
Кто говорит: норов Шереметьевский. Она утверждала: любовь!
Сопровождать Наталью на венчание в Горенки родственники отказались, боясь гнева императрицы. Еле-еле уломали двух старушек-приживалок, которым терять было нечего.
«Войдите в рассуждение,.. честна ли совесть, когда он был велик, так с радостью за него шла, а когда он стал несчастлив, отказать ему? Я такому бессовестному совету согласиться не могла, а так положила свое намерение, когда, отдав сердце одному, жить или умереть вместе, а другому уже нет участия в моей любви. Я не имела такой привычки, чтобы любить одного, а завтра другого: в нонешний век такая мода, а я доказала свету, что в любви верна…»
Кучер поеживался от апрельской сырости. « В Горенки! Да погоняй же!...»
Горенки - они и сейчас стоят на своем месте. Конечно, прежняя усадьба Долгоруковых теперь неузнаваема. А была она одним из прекраснейших уголков Подмосковья. На нашу невесту Горенки тоже произвели впечатление: …место очень веселое и устроенное: палаты каменные, пруды великие, оранжереи…» Сегодня ни о чем « веселом и устроенном» говорить не приходится. Все, что можно было разрушить, - разрушили, что можно было испортить, - испортили. Вот только бедные остатки великого когда-то парка, могучие и молчаливые гиганты-лиственницы помнят, наверное, хмурый апрельский день давным-давно отошедшего века.
« Тут нас в церкви венчали…»
На третий день после свадьбы пришло повеление императрицы Анны Иоанновны: всем Долгоруким отправляться в ссылку.
В доме стоял плач и крик, практичное семейство собирало в дорогу самое ценное. Молодая же далека от их забот. Даже большую часть денег, что прислали родные на дорогу, возвращает обратно. Единственно, что ее заботит, - как бы ее не разлучили с Иваном, и вот она бродит за ним по развороченному дому, словно тень, под укоризненные взоры новой родни. У Екатерины от всего этого случаются истерики, а свекровь поджимает губы.
Долгоруким велено отправляться в Березово. Это мох и болота, тощая, неродящая земля, скверный климат, и край, край земли – тысяча верст от Тобольска…
Ах Березов, Березов! Судьба! Ведь там жил в те времена ранее всесильный Александр Данилович Меньшиков. Светлейший. Любимец Петра, сосланный в Березово повелением Петра П, не без участия Ивана Долгорукова – мужа молодой Натальи Борисовны.
Кстати, с Меньшиковыми жили и дочери его, одна из которых была уготована предусмотрительным отцом в жены Петру П, сыну казненного царевича Алексея, сына Петра !.
Они плыли туда на дощатом баркасе, который готов был развалиться под напором разыгравшихся волн. От качки Наталья умиоала, и впервые тонкой струйкой тоска заползала в ее сердце. Теперь уже нет надежды, что государыня сменит гнев на милость. К ней же в семье мужа относятся, как к чужой. Вот и те мелкие деньги, что она взяла с собой, кончились. А Долгоруковы к своему столу не зовут. Ванечка замучился, откачивая ее от приступов дурноты. Господь молитвы ее услышал, но – солнышко, ласковое безветрие. На пристани она на последние копейки покупает осетра. Привязывает его за веревочку. Они плывут дальше, а с ней рядом ее осетр, товарищ по несчастью. « Ты в неволе и я в неволе».
В Березове им под жительство отведен был острожный сарай, где не было даже полов. По утрам, чтобы набрать воды для чая, Наташа пробивала корку льда в стоявшей здесь кадке. Потом бежала в дом, где поселились остальные Долгоруковы. Там суше, теплее, но воздух отравлен семейными распрями. С утра да вечера молодая невестка крутилась по дому, мыла, готовила, стирала, ломала голову, как поддержать быстро угасавших свекра и свекровь. Таить обиду и досаду на холодное отношение не умела, почитание старших в семье было свято, но и едва дожидалась вечера, когда после церкви могла вернуться в свой амбар, к мужу.
«… эта черная изба , в которой я с ним жила, казалась мне веселее царских палат…»
Чадила свечка в сыром, убогом их углу – муж читал ей Библию, святые книги, объяснял разные вещи, стараясь научить доверчивую, наивную супругу, как надо жить. И не замечал, что не он ее учит, а она учит, меняет его характер, мысли. То, что он ценил еще вчера, ради чего играл в опасную дворцовую игру, теперь вызывало горькую усмешку. Все это суета сует и не стоит полушки. Доброе, самоотверженное сердце, верность, бескорыстие и искренность – только теперь он узнал им цену. Эта девочка мудрее их всех. Ей ведомо, что нет в мире тепла, надежнее тепла человеческой руки, и потому не грустит она ни о соболях, ни об изразцовых печках…
Наташины раздумья единственно о муже. Такой замечательный. Такой красавец. Такого несказанного разума и редкой доброты. Каково же ему в этой глуши?
« Пускай бы я одна в страдании была, товарища своего не могу видеть невинно страждущего».
А весной родился у молодых первенец. Михаил. Не было, правда, ни бабки, ни врача, ни кормилицы. Не удавалось достать коровьего молока, - и свое у Наташи от постоянного недоедания пропало. Словно две встревоженные птицы, сидели они над своим птенцом, и малыш подрастал.
Кто говорит, что не твердого характера был муж Натальи Иван Долгоруков: пил водку с солдатами охраны, буянил во хмелю, грозился сгноить императрицу-самозванку, хвалился силою дворянских родов…
А соглядатаи ведь рядом. Они и не скрывались. Поговаривают, будто бывшая «государыня-невеста», Екатерина Долгорукова, предала брата своего – оговорила, чужое семейное счастье не давало ей покоя.
И вот уже явились из Петербурга военные чины. Это был страшный миг. Наталья скажет об этом исчерпывающе и кратко: отняли у меня жизнь мою…» Ивана посадили в подземелье с железной решеткой, стали давать пищи так, чтобы только не умер.
Ночами она, умолив стражу, пробиралась к нему, совала меж железными прутьями еду, гладила землистое, заросшее лицо мужа, и, спугнутая солдатами, тяжело – на седьмом месяце беременности! – беззвучно уходила в темноту до следующей полночи.
Однажды она нашла землянку пустой. Тайно Иван Долгоруков был в кандалах переправлен в Новгород и за вину, совершенную девять лет назад, казнен страшной казнью – колесованием. Смерть принял с исключительным мужеством…
« Я не знала, что его уже нет… мне сказывают, что его-де увезли. Что я делала? – кричала, билась, волосы на себе драла, кто ни попадет навстречу, всеми валилась в ноги, прошу со слезами: помилуйте, когда вы христиане, дайте только взглянуть на него и проститься. Не было милосердного человека, не словом меня кто утешил, а только взяли меня и посадили в темницу и часового, примкнувшего штык, поставили…»
Это потрясение не прошло даром. Сын Дмитрий, родившийся два месяца спустя, всю свою короткую жизнь страдал припадками…
Ничего не удавалось узнать Наталье о таинственном исчезновении мужа, о его дальнейшей судьбе. Как давно, однако, Христово наущение: «Блаженны милостливые, ибо они помилованы будут» - приходило в жестокое противоречие с реальными обстоятельствами жизни. Недаром не государи и не ратоборцы, не герои и не таланты причислялись народом к лику святых, а простые смертные, отличные от многих только одним – милостью сердца…
Отчаявшись узнать правду, Наталья послала императрице письмо с просьбой, коли муж жив, не разлучать ее с ним, коли нет – разрешить постричься в монастырь. Пришел ответ, который значил, что надежды напрасны и она вдова, - было велено вернуться к братьям.
В последний раз окинула Наталья взглядом свое холодное нищее жилище, где прожила десять лет и где, несмотря ни на что, была счастлива. Еще четыре месяца добиралась из Березова в Москву…
В оборванной нищенке никто не признал дочь знаменитого фельдмаршала, одну из первейших московских красавиц . Не легко и не быстро налаживалась ее жизнь.
« Три года скиталась по чужим дворам, сколько бед претерпела, нападков, разорения, нестроения домашнего, тому Бог свидетель…»
Вступившая на престол дочь Петра 1 – Елизавета Петровна вернула княгине Шереметьевой-Долгоруковой ее имения, дворцы, поместья, приблизила ко двору. Без конца сватались первейшие женихи империи – ведь ей тогда исполнилось всего 28 лет. Отказывала. Всем отказывала. В детях радости и утешения не нашла. Прошло два года, и Наталья объявила о своем решении на монашеский постриг. Остановить ее никто не смог.
А, в сущности она была молода, и тридцати не исполнилось. Неудивительно, что образ романтической женщины, страдальческая жизнь которой не исказила прекрасные черты, а наложила на них особую таинственную печать, не мог волновать современников.
Монахиня нектария вышла на берег Днепра. Здесь, в киевской обители, ей предстоит кончить дни. Под черным клобуком нет ни единого седого волоса. И так свежа память. Все помнится: крик галок в Горенском парке, запах мокрой обнажившейся земли и молодые крепкие руки Ивана, выхватывающие ее из свадебной кареты. Ее? Той, что звалась Натальей Долгоруковой, больше нет… И это свое слово она сдержала: « Жить или умереть вместе».
Сняла с руки обручальный перстень. Принадлежав Наталье Долгоруковой, он не может принадлежать монахине Нектарии. Берег был крут, и она не увидела его падения…
|
