Краска тонкой струйкой стекала на пол, банка лежала мятая посреди комнаты. Квартира, которую лишь недавно удалось приобрести на скопленные деньги, была маленькой и темной, напоминавшей какой-то чулан. Женщина была счастлива, и нечто безумное угадывалось во всех ее движениях, слабая нотка эйфории освещала глаза и губы, натужно растянутые по всему лицу.
- Когда поедем? – спрашивала она, глядя куда-то в окно. На улице беспощадно палило летнее солнце, и ветер нежно гладил сочно-зеленые листья деревьев.
- Наверное, скоро, как только ты будешь готова.
Белый цвет стен нового здания слепил глаза, черные волосы, прилипшие к шее, отливали медным. Походка ее была пьяной и расслабленной, руки слегка подергивались. Я распахнул дверь, а она, слегка коснувшись моего плеча, вошла внутрь. На больничной койке, весь в белом лежал мужчина, лет сорока пяти. Разные провода тянулись откуда-то сверху и крепились то на его груди, то где-то под простыней. «Наверное, на запястье», - думал я. Она наклонилась к мужчине настолько близко насколько могла и стала вслушиваться в неровное дыхание полуживого человека.
- Я люблю тебя, слышишь? – тихо шепнула она ему на ухо. Объект ее пыток не шевелился. – Нет, ты посмотри – сказала она уже громко, так, чтобы каждое слово было воспринято моим мозгом, - ты это видишь? Никакой реакции.
Она достала руку больного из-под мертвенно-белой простыни и подбросила ее вверх, та с грохотом упала на постель, а объект по-прежнему не выдавал никаких признаков жизни.
- А врач сказал, что он жив, а он мертв.
- Нет, он жив. Он дышит. Значит, он жив.
- Смешно. Что же я буду делать с таким живым, если он только и умеет, что «дышать»?
- Не знаю.
Она немного потопталась на месте, покусывая нижнюю губу, потом снова наклонилась к белому мужчине:
- Я убью тебя, слышишь? Так будет лучше. Так как, ты согласен?
Реакция не последовала, она снова начала покусывать нижнюю губу, глаза как будто бы искрились от слез, но я знал, что там ничего не было. Она повернулась ко мне лицом, сунула прямоугольную сумочку подмышку, и тяжело вздохнув, пошла к выходу. Обернувшись вдруг, она громко, почти крича, сказала:
- Ну что ты там стоишь? Пошли!
Я медленно двинулся за ней.
Когда мы снова оказались в маленькой квартирке, она разделась и начала целовать меня. Тепло и нежно ее губы касались моих, но я знал, что не нужно шевелиться и отвечать на эти поцелуи и льстивую нежность. Она любила меня мертвым, она любила меня холодным и полуживым, а я просто любил ее. Я казался цирковым пуделем, которого выдрессировала властная хозяйка. Я был слаб и поэтому предан, я претворялся мертвым, чтобы вскоре почувствовать жизнь в своем теле. Я помню, впервые увидев ее, немая сила охватила какую-то часть сознания, я напал на это белесое тело, точно голодный зверь, сдавливая ее грудь в своих грубых руках. Тогда она вытащила из-под подушки маленький пистолет и выстрелила в левое плечо. Позже она постоянно останавливала меня разными способами: кухонным ножом, ножницами, своим шелковым шарфиком, однажды она заставила меня есть сырое мясо, и я ел, в наказание самому себе. А потом, оставив лишь желание, куда-то ушли силы, помогавшие трогать, целовать и трахать ее так, как раньше трогал, целовал и трахал других.
Она сидела голая на старом оранжевом диване и курила, я смотрел на ее спину, считая мелкие желто-коричневые пятнышки.
- Ты должен убить его.
- Хватит. Да, что с тобой, в конце концов? Зачем убивать его? Ты говорила, что любишь его, зачем?
- Но он мучается! Ты видел этот ужасный белый цвет повсюду?! Он ничего не может, ему все равно… уже. Как ты не понимаешь?! Ты должен убить его, ради меня, ради него, ради себя. Ради себя, ты должен.
- Ради себя? Что за чепуху ты несешь?
- Я обещаю! Я буду рядом, все будет так, как будто бы я…
- Нет.
Она полностью развернулась. Посмотрела на меня, пытаясь что-то найти, а потом резко встала и вышла. Через некоторое время она вернулась: лицо было мокрое, руки заметно порозовели, волосы, мгновение назад равнодушно лежавшие на белых плечах, были туго завязаны в пучок.
- Воду налила, пойдем?
Я поднялся с кровати, накинул халат и пошел за ней.
Ванную комнату освещала одна елочная гирлянда, купленная в прошлом году на китайском рынке. Иногда она выключалась, иногда включалась, иногда играла новогодние песни, иногда горела постоянно, иногда терялась среди коробок, иногда я находил ее там, где и следовало найти. Я стоял и думал о чем-то, чего нельзя уловить, мысли сами по себе летали где-то вокруг, бессистемно и невпопад. «Она похожа на гирлянду, такая же дурная», - думал я.
Какая-то смешная и горькая обида появилась во мне, снова были слышны чьи-то голоса чьи-то голоса, перед глазами возникали разноцветные пятня. Я терялся где-то в темном пространстве этой комнаты, держась лишь за запах ее кожи, за придуманный моим сознанием образ. Я уже начал сомневаться, а есть ли она на самом деле? Жива ли, радом ли? Я решил посмотреть на нее.
Толчок, и я в ванне наполненной ледяной водой. Я пытаюсь встать, но снова падаю. Я чувствую каждую каплю на теле, чувствую, как немеют ноги, как перестают двигаться руки. Желание, такое сильное и такое сумасшедшее, заставляет вставать и падать все чаще и тяжелей. И силы уходят, оставляя меня один на один со своим беспомощным телом.
Белый цвет стен нового здания слепил глаза, черные волосы, прилипшие к шее, отливали медным. Походка ее была пьяной и расслабленной, руки слегка подергивались. Я распахнул дверь и вошел. На белом фоне выделялось замерзшее лицо человека, голубоватого оттенка. Внезапно мне подумалось, что он уже мертв, в тот же миг пришла и следующая мысль: «зачем же убивать мертвеца», но было уже поздно, поздно думать и возражать. Я достал пистолет из полиэтиленового пакета и подошел ближе к койке. Наставив оружие на лицо больного, я начал ждать: слова, сигнала,… чего-то, что могло бы сказать мне, что уже можно, что уже пора. Я почувствовал на себе ее дыхание, оно сладостно щекотало ухо:
- Я люблю тебя, слышишь? – прошептала она.
Я снова взглянул на постель: там лежал я, холодный и мертвый. Женщина была рядом.
- Я убью тебя, слышишь?
И я нажал на курок.
|
