Когда я был маленьким серым щенком, она бросила меня на улице в проливной дождь. Маленьким серым комочком я лежал в грязи, скулил и дрожал от холода и страха. Она меня бросила. Она, которую я так любил. Она, без которой я не мыслил свою жизнь.
Когда она уходила, то ни разу не оглянулась. Ей было все равно, что со мной будет. Я смотрел ей вслед сквозь стену дождя и ждал, что она вернется. Но она ушла навсегда.
Я хотел сделать для нее все, что она захочет, но она не просила, а я не мог сказать, да и сделать я ничего бы не смог. Я был маленьким сопящим щеночком. Она меня не любила. Моя жизнь и мое собачье сердце для нее ничего не значили.
Я лежал в грязи и трясся. Ужасающая неизбежность заставляла колотиться сердце. Сильнее и сильнее. Какая она жестокая! К горлу подкатила тошнота. Мне показалось, что меня вырвет собственным сердцем.
Так прошла ночь. После нее прошел день. От секунды к секунде. От часа к часу. От года к году. Время шло. Мои чувства наполнялись памятью. Моя жизнь наполнялась событиями. Каждый день я думал о ней, но ее образ блек с каждым годом. Память о ней стала похожа на обглоданную кость без кусочка плоти. Но осталось то чувство, которое я испытывал, когда она уходила. Она бросила меня за то, что я не мог сказать ей, что я ее люблю. Но я не мог сказать ей этого, ведь я собака.
Когда я остался один, моя жизнь начала меняться. Дети все реже подбегали меня гладить. Взрослые одергивали их. Все реже мной умилялись женщины. Морщили носики. Все чаще вокруг меня были только пьяные рожи. Вонючими руками они швыряли мне объедки вонючей рыбы, которую глодали около пивных ларьков рано утром. Грязные проститутки чесали меня за ухом, присаживаясь около меня на корточки, отчего меня поначалу мутило, а потом стало злить. От запаха их перегара во мне поднимался злобный рык.
И вот уже дети стали меня бояться и прятаться за родителей. Взрослые при виде меня оглядывались вокруг в поисках моего хозяина. Но у меня нет хозяина и никогда не было. Их страх и слабость злили меня. При виде их я обнажал свои зубы и прижимал уши. Их страх доставлял мне удовольствие. Я стал жестоким и злым. Щенячий писк сменился на злобный звериный рык.
Ненависть и злоба увеличивались во мне с каждым днем. Пьяные рожи стали прятаться от меня после того, как я разорвал глотку одному из них, а потом еще двоим, пытавшимся отомстить за первого. Я рвал зубами их глотки и меня трясло от ярости. Я был готов разорвать любого, вставшего на моем пути.
Однажды, остановившись у зеркальной витрины, я за многие годы впервые взглянул на себя. Я стал огромным черным псом, больше похожим на волка, чем на собаку. Моя шерсть стала черной, как смоль. Мои глаза горели красной яростью. Белые зубы были острыми как лезвия и кое-где сломанными о ржавые прутья решеток, которые иногда появлялись на моем пути. Мои когти стали огромными ножами, а шерсть у пасти висела сосульками от запекшейся крови, моей и тех, кого я убил.
Я чувствовал себя счастливым убийцей, деяния которого оправдывала слепая ярость и инстинкты, сила и превосходство.
Каждый день я вспоминал ту, которая меня бросила щенком. Я представлял, какой могла быть моя жизнь, если бы она меня не бросила. Воспоминания о ней все чаще смешивались с ненавистью и уже давно не с любовью. Любовь забилась на дно сердца, скованного грязными прутьями ненависти. Любовь превратилась в желание убить, разорвать ее горло острыми и ядовитыми как ржавые ножи зубами.
Наша встреча была полной неожиданностью для нее и для меня. От ее запаха мои уши мгновенно прижались, а зубы обнажились оскалом. Мое тело напряглось. Она появилась передо мной и застыла на месте. С яростным рыком я смотрел ей в глаза и готовился к прыжку. Я чувствовал ее страх, который питал мою жажду крови.
Прыжком я кинулся на нее и сбил на землю. Прижав ее к земле лапами, я открыл пасть и приставил клыки к ее горлу. Она тяжело дышала. Я рычал. Любое ее неверное движение заставило бы меня сомкнуть пасть. Но я не торопился ее убивать. Мое горячее дыхание обжигало ее нежную кожу, моя слюна медленно стекала на ее шею.
Она лежала в шоке и смотрела куда-то в небо. Я ждал, когда она посмотрит мне в глаза, но она не смотрела.
Теперь все было кончено, она напугана. Она никогда меня не полюбит. Любые самые последние надежды теперь бессмысленны. И я никогда не стану таким, каким был. Она – тоже. Теперь она мне не нужна. Убив ее, я ничего не потеряю.
Ее глаза и губы дрожали. Все ее тело дрожало. Я смотрел в ее глаза. Они были глубокими и черными. В них как в зеркале отразилось небо. Большие облака медленно проплывали в объятиях ее черных, длинных ресниц. Ее дрожащие губы были нежно-розового цвета и немного блестели. Такого цвета я никогда не видел.
Я смотрел в ее глаза и почувствовал, как сквозь яростную злобу проявляется едва уловимая слабость, едва уловимое чувство-воспоминание чего-то давно потерянного и вновь обретаемого. Я поймал себя на мысли, что уже начал забывать ее глаза, и теперь смотрел в них как будто заново, как будто в первый раз. В эти красивые глаза я мог смотреть очень долго. Они завораживали, гипнотизировали.
Я опустил глаза на ее маленький носик, увидел на щеке две родинки и сразу их узнал. Сквозь ее одежду я почувствовал лапой биение ее сердца и тяжелое дыхание.
Чувствуя мягкость и тепло ее груди, я замер на мгновение и медленно убрал клыки от ее шеи. Она лежала не двигаясь и дрожала. Подол ее платья задрался, обнажая красивые ноги.
Я посмотрел в ее лицо. Ее губы были полуоткрыты. Красивые, розовые и влажные губы, за которыми виднелись белоснежные зубы. Я чувствовал запах ее кожи и нежность губ, не прикасаясь к ним. Какая она красивая, невинная.
Со дна израненного и жестокого сердца поднялась тугая волна. Она прошла по моей груди и поднялась к горлу комом. Мои лапы ослабли. Нос заложило, в глазах налились слезы. Пытаясь выдавить ком в горле, я выдохнул и проскулил, громко и протяжно. Проскулил настолько жалобно, что большие и горячие слезы упали с моих глаз. Мои зубы свело.
Я понял, что это ошибка. Зачем?! Зачем я это сделал?! Теперь ничего не исправить, не вернуть назад. Какая чудовищная и фатальная ошибка. Наверное в такой же момент кто-то придумал идею о переселении душ, о повторных жизнях, о путешествиях во времени. И все ради призрачной надежды на возможность что-то исправить. А если это невозможно?!
Я уткнулся носом в ее горячую шею и заскулил. Из ее глаз потекли слезы. Ее красивые губы были прямо перед моими глазами, такие теплые, нежные, красивые, желанные. Она не заслуживает этого ужаса. Она ни в чем не виновата!!! Она достойна любви, а ее губы - только нежных поцелуев. Это ошибка! Волны со дна сердца накатывались все настойчивее. Все больше слез текло из моих собачьих глаз.
Она должна быть веселой, должна смеяться и наслаждаться жизнью. Только желая ей это, я имею право называть ее любимой. Все мои желания должны поблекнуть до призрачности если они стоят на пути ее счастья. Она должна веселиться с подружками, радуясь своей красоте и жизни, а не лежать на сырой земле, переживая мои ошибки. На ее губах должна быть улыбка, какой улыбаются девушки, думая о чем-то своем. Она должна радоваться жизни, а я должен помогать ей, даже в ущерб себе. Ведь я лишь собака. И я должен быть готовым умереть за нее. А она ни в чем не виновата. Ни в чем! И у меня нет права ее в чем-то упрекать. А я дикое животное, я сделал ей больно.
Я полюбил ее за то, что она лучше меня и значит, достойна лучшей жизни, чем моя. И я должен был отдавать свою жизнь ради ее жизни, потому что я ее люблю. И то, что она не захотела быть со мной, тоже входит в ее лучшую жизнь.
Я встал на лапы и отступил от нее на шаг. Она лежала не двигаясь. Я хотел, чтобы она поднялась, чтобы всего этого вообще не было. Но все уже случилось. Она лежала неподвижно. Я хотел выразить свою нежность, вдруг нахлынувшую на меня. Я хотел ее поцеловать. Но собаки не целуются. Пусть ее губы останутся моим вечным идеалом, нетронутым идеалом.
Сквозь озноб в зубах, я с трудом выдавил то, что должен был сказать очень давно: я тебя люблю. Но услышал лишь собственный жалкий и бессильный скулеж.
Только теперь я увидел, что вдалеке стоят люди и смотрят на происходящее. Какие-то женщины прикрывали лица руками, широко открыв глаза. Кто-то метался, не зная, что делать. Кто-то просто смотрел. Кто-то пытался руководить, давал советы. Искали хозяина. Но никто не подходил близко.
Кто-то уже успел вызвать «скорую» и милицию. Врачи стояли у машины и наблюдали.
Я понял, что мне нужно уйти, чтобы ее забрали. Я отошел на несколько метров, потом еще на несколько... Вдруг я услышал какой-то хлопок и почувствовал его. Резкий удар в бок и меня отбросило в сторону. Дикая боль пронзила мою грудь. Пуля застряла в теле. Сквозь слезы и туман в глазах, я увидел врачей, подбегающих к девушке.
Повторный выстрел. На этот раз мимо. Шатаясь, я отбежал в сторону. Толпа загудела. Я не терял времени и отбежал в укромное место. Из бока сочилась кровь, оставляя за мной след. За мной осторожно следили. Толпа зевак тянула руки, указывая в мою сторону.
Я снова подумал о ней. «Скорая» вывернула из-за угла и со звуком сирены стала удаляться. Забыв про пулю в боку, я кинулся за машиной. За мной тянулся темно-красный след. Я не успевал за машиной. Только на поворотах я ее догонял и тщетно бился мордой и лапами в закрытую дверь машины, ломая зубы о металл, царапая краску. С каждым поворотом я отставал все дальше и вскоре уже не мог догнать машину. Но я продолжал бежать. Бежать. Бежать.
Я не чувствовал никакой боли, я ничего не видел перед собой. Мне нужно было только бежать. Мое тело слабело с каждой минутой. Я должен все исправить. Исправить. Перед моими глазами были только ее дрожащие губы. Мое сердце становилось все больше и больше, оно разрывало ржавые прутья, сковавшие его, как паутину. Его удары становились все сильнее. И каждый удар гнал кровь к моему горлу и слезы к глазам, все громче отдаваясь в моей голове.
Мои передние лапы подкосились и я упал на асфальт без сил. Кроме меня никто ничего не сможет исправить. Эта мысль не давала мне умереть. Я делал отчаянные попытки встать, но со стороны это выглядело лишь как жалкие судороги. Задыхаясь и хрипя от крови в горле, я дергался посреди дороги.
Где-то сзади скрипнули тормоза машины, топот чьих-то ног. Хлопок.
|
