Елена Супранова
Чуды вы
Рассказ
За полчаса до закрытия центральный гастроном был пуст, уже мылись полы, продавцы снимали остатки с кассовых аппаратов и готовили выручку к сдаче.
Пошевеливайтесь, слабосильные мои, девчоночки-подруженьки, торопитесь и ко мне с выручкой! пригласила заведующая.
Через зал стремительной походкой прямиком в ее кабинет прошёл инкассатор, на ходу бросив всем сразу:
Ну, рыжие-белые-чёрные, готовьтесь к сдаче, как одна!
Готовы, Коленька, готовы! Всё Петровне сдано, беги забирай! ответила за всех Настя.
Она ещё раз посмотрела на выкладку товаров в витрине и осталась довольна. Чуть-чуть протереть стекло и можно собираться домой. Но тут в зал влетела толпа людей с подошедшего автобуса. Они выстроились в очереди перед кассами, загомонили, стали размахивать руками требовать обслуживания. Настя потёрла плечо, нещадно ноющее к концу работы, убрала ногу с табуреточки (нога тоже ныла и ныла) и стала рассматривать паренька у своего прилавка. Тот белозубо улыбался и о чём-то спрашивал её. "Вот интересно, подумала Настя, сколько ж на нём "кожи" надето: куртка, из-под неё виден кожаный пиджак, а там ещё и жилетка. Лихо одет, по моде!» Настя вслушалась в говор человека в "коже". Он что-то просил, но что? Тут она поняла: просит разменять тысячную. "Молодые, неразумные, она явно не одобряла эту мену, крупную денежку хранить-то сподручнее: положил под матрац – и делу конец".
Ладно, не маши руками, разменяю тебе, согласилась Настя на мену.
Она рассматривала его наряд и разглядела на застёжке "молнии" чертенят, такие же были на рукавах и карманах.
Мамаша, поменяй ещё одну, снова попросил парень. Сама понимаешь, вечер впереди – кафе, мороженое, девочки. Гуляет моряк.
Гуляет, – повторила за ним Настя и поменяла ещё одну крупную купюру на сотенные.
Так же разом народ схлынул. Настя всё прибрала на прилавке и стала заворачивать в газетку остаток несданной выручки. Но что-то не понравилось ей в пачке денег: неровные купюры какие-то, что ли? Она ровняла их, а они никак не складывались в стопку по рангу. Чего это они, эти две тысячные такие большенькие, словно их кто-то недорезал? И цветом непривычные, расплылись циферки, свет лампочки не пропускают… Она вспомнила, что такими же были деньги, когда она постирала однажды мужнины брюки с зарплатой.
Тань, иди ко мне! позвала она продавца из соседнего отдела. Деньги неровно резанные, видишь?
Вижу-вижу, та рассматривала деньги на просвет. Так они фальшивые!
"Фальшивые!.." Что-то будто оборвалось у Насти в груди, от испуга она провела по лицу ладонью, будто снимала с себя наваждение. "За что!?" закричала она, но крика своего не услышала, опустилась на табуретку-приставочку и закрыла глаза, словно уснула.
Тебе, тёть Настя, подсунули фальшивые две штуки, произнесла Таня и посмотрела на подошедших работниц, как бы призывая их в свидетели.
А те, сбившись в кучу у Настиного прилавка, вслух сочувствовали, но каждая радовалась, что уж её-то теперь не обманут.
Настя брела домой. Пустая сумка колотила по ногам. Тяжесть в теле не давала ей отклониться от маршрута даже в хлебный магазин, ещё она вспомнила, что соли тоже не захватила. "Ой, да провалилось бы всё вместе с этой солью! – плакала она. Как я могла? Как могла? Ведь две тысячи целая зарплата! Месяц простояла за прилавком и всё впустую. Господи, почему я не дала своей Нинке на операцию вчера, зачем сказала, что занимать не буду? Для нее не стала занимать, а теперь придется заработанным недостачу покрыть, да еще и занять столько же. Вот придёт она сегодня за деньгами, а у меня лишь слёзы. Милая моя Ниночка, милый мой внучек Санько, не помогла вам баба Настя, горе-то, горе какое!.." – и полились слёзы крупно, ручьём. Так она плакала только в детстве, ещё в деревне от непереносимой обиды, когда учётчик записал ей меньше всех трудодней из-за её маленького расточка. Как и тогда, ей захотелось упасть на землю, зарыть лицо в пожухлую пыльную траву, бить кулаками по комьям земли, вывороченной плугом и не захваченной бороной. Куда упасть: город здесь, не деревня, и асфальт сер от пыли, но пыль тут, что грязь не падёшь ниц.
Ноги едва несли её по лестницам виадука надо перейти на другую сторону дороги. Не слушались её сегодня ноги-то, ой не слушались…
Давайте, мамаша, помогу вам по лестницам! услышала она молодой голос.
Её подхватили крепкие руки и осторожно взнесли на самый верх. Настя не успела разглядеть лица человека, но заметила: кожа на рукавах его одежды отливала серым в свете фонарей, и болтались на молниях рукавов подвески-чертенята. Это он, он! Как спутать? Кожа на нём в три этажа, и чертенята болтаются по всей одежде. Узнала! Рука её, бессильная ещё минуту назад, вцепилась в эту кожу: пусть теперь он попробует вырваться.
Чего вы, ну-ну, отпустите руки-то! закричал человек. Он увидел её гневные глаза, крепко сжатые губы, сведённые брови. Вот приставучая. Отлипни! снова крикнул он, но уже тише, с шипением, и больно ударил по ее руке ребром ладони.
Она отпустила его рукав, и, тут же, поняв свою оплошность, снова схватила его, ещё крепче, ещё надёжнее двумя руками за куртку у карманов.
Отдай мне мои деньги, отдай! взвизгнула Настя и повторила твёрдо: – Отдай!
Человек ухмыльнулся, рванулся из Настиных рук и быстро пошёл себе дальше. Настя засеменила за ним, придерживая шапку, чтобы не снесло ветром, пустая сумка мешала ей идти. Парень спускался вниз через две ступеньки и, казалось, его ничуть не испугало то, что он узнан Настей. А Настя тоже быстро спускалась вниз, хватая ртом воздух. Она теперь знала, что своего не упустит, хоть режьте её!
Бежала она за ним и бежала, а парень в "коже" свернул в её двор. "Не расшибиться б о высокий бордюр", подумала Настя.
Парень нырнул в её подъезд. "Дверь за ним не хлопнула, наверно, опять пружина слетела", и об этом успела она подумать. В подъезде темно, но все же со второго этажа свет доставал и сюда.
Отдай мои деньги, прошу тебя! Настя приблизилась к парню. Тот раскурил сигарету и посмотрел на неё. Не бери грех на душу: отдай мне мое. Это на операцию внуку.
Пошла ты, тётка, знаешь, куда! развязно ответил он.
– Никуда я не пойду, здесь мой дом! отрезала Настя, но тут же испугалась темноты и гулкости звуков пустого подъезда: а вдруг ударит её ножом? Она немного поднялась вверх по лестнице и выкрикнула: Я узнала тебя! Ты Ленкин сынок. Ленка одна у нас тут таскает с верёвки бельё. У меня тоже воровала. И сынок её – туда же… сказала она с презрением. Так вот в каких ты "магаданах" золото добывал. А Ленка нам сказки про тебя всё рассказывала. Эх вы!.. Чуды! она искала и не находила то единственное слово, которым можно было бы обозначить горе, которое принёс ей этот парень. Но слово не находилось. И тогда она повторила снова это нелепое: Чуды вы! Тут ей вспомнилось то слово, которым всегда её мать называла негодяев: Нехристи вы! И ты, и твоя мать.
Ей тяжело дышалось уже на пятом этаже. А на восьмом, предпоследнем, она остановилась отдышаться. И вдруг сквозь шум и стук в висках, больно бивший сквозь кожу, она расслышала шаги. Опершись на перила, она ждала последнего: сейчас он поднимется и всё, ей смерть тут, прямо у порога дома своего. Когда Настины глаза встретились с глазами парня, она собралась с последними силами и бросила ему в лицо:
Чуды вы с матерью были и есть! – теперь она даже обрадовалась своему слову.
У парня задрожал подбородок, свет упал на его бледный лоб. "Убьёт сейчас", пронеслась последняя мысль, и Настя выпрямилась. Зашуршала бумага, тут Настя увидела, что это её деньги, он сунул их в карман Настиного пальто. Ну, чего же ещё, почему он не уходит? Больно так сжалось сердце, и опять ей стало страшно.
Рука парня шарила у ворота пальто, он сбил свою шапку, и, наконец, освободив руку, протянул Насте толстую золотую цепь. Своим блеском она напомнила Насте о золотых серёжках, которые не успела поносить её Нинка: пришлось заложить, чтобы насобирать на операцию сыну.
Вот, возьмите, сказал парень, и больше не называйте нас так. Он повесил ей на руку цепь.
Настя ничего не понимала. Её разум глушил сильный шум в голове, молоточки в висках стучали – «тук-тук», рука, крепко сжимавшая тяжёлое золото, бессильно опустилась.
Я пойду, тут я, рядом, она показала на свою дверь.
Ключ зацепился за подкладку пальто, она, ничуть не торопясь, высвободила его и открыла дверь.
Мама! раздался весёлый возглас дочери. Мама, милая, не будет операции, Саньке не нужна операция, не подтвердился диагноз!
Да… прошептала Настя, опускаясь на пол. "Да, да", билось в голове, а молоточки больно стучали "тук, тук".
-
Это нервное, врач "скорой помощи" закрыла свой металлический ящичек, переволновалась она. Пусть полежит дома, в тишине, а вы поухаживайте за вашей мамой. Не забудьте вызвать участкового врача. Нервное это. Инфаркта нет, но в её возрасте могло быть и хуже.
Настя отвернулась к стене, сглатывая слёзы. "Нервное, повторила она про себя за врачом. – Придумают тоже!
Она вдруг все вспомнила и разжала кулак: на ладони заблестела цепь. «На что она теперь мне?» – подумала Настя последнее и заснула лёгким счастливым сном.
|
