Жуковой. О.
Знаешь, возможно, все не так. Может быть, это их никого нет или они в аквариуме, большом аквариуме, где много-много воды, водоросли и мир сужается в миллионы раз. Его видно лишь через стекло, а стекло – это не лучший гарант достоверности. Возможно, это они умерли, как духовно, так и физически. А может быть, их и не существовало никогда. Или нас. Может, просто ветер донес откуда-то 4 ноты и спрятался в твои волосы. Ты непременно должна улыбнуться! И это не просто так, это необходимо нам обоим…
Нет, ничего не было. Кто-то придумал, неся под мышкой газету вчерашних новостей, отпихнув носком ботинка кусок черной грязи и закурив медленно и глубоко втягивая в себя никотиновое облако, понял, что так не нужно и бросил.
Бросил, но было уже поздно. Если что-нибудь создаешь, позже оно живет уже без тебя, на тебя же возлагаются функции создателя, и борись с подобной оказией или не борись – придется смириться…
Впрочем, я немного заговорился… К чему это все?
Спасибо тебе! Спасибо за рождение этого! За тяжесть сознания, за романтику ночи, когда небо трескалось по швам от переизбытка чувств, когда луна, вторя ее позывам, выбрасывала на землю миллиарды молекул, равных по искренности и открытости человеческому сердцу….. Если бы не было тебя, я никогда бы на это не решился, я многого не смог бы понять, не осилил бы. Это - о тебе, это - для тебя, это, надеюсь, найдет отражение в твоем неустанно движущемся сознании, это, возможно, твоя тень. Я - твоя тень. Просто выключи свет, и я исчезну. Растворюсь в комнате твоего одиночества, твоего взгляда из-под растекающихся тушью от слез ресниц, обломками твоих вчерашних снов, островком твоей блуждающей по миру памяти…..
Спасибо тебе!
И все-таки кому-то это было нужно, кто-то ведь сочинял всю эту бессмыслицу?...
30. 09. 2008 г.
Глава первая «Крылья» (Наутилус Помпилиус -1995 г)
Кто же, кто еще, кроме тебя.
Кто же, кто еще, если не ты…
(В.Бутусов - И.Кормильцев)
.Темно и довольно прохладно. С моря дует ветер. Ты говоришь, что я виноват, и это мое наказание, не сводя с меня глаз, ты говоришь, что отныне так будет всегда, и даже, если я исправлюсь, ветер не стихнет ни на грамм. Он будет продувать меня до мозга костей, чтобы я никогда не забывал о своих проступках, не достойных какого-либо прощения.
Мне не хочется спорить с тобой. Не хочется, и я не смогу этого сделать. Мои мысли гораздо выше этого дня, я слишком сильно люблю тебя, чтобы вытягивать из себя громкие и твердые слова несогласия. Ты хохочешь мне прямо в лицо и называешь слабым. Я в миллионный раз слышу подобное высказывание. Мы оба знаем, что это совершенно не так, но ты будешь продолжать проговаривать эти сладкие для тебя буквы. Сладкие, потому что моя слабость делает твою слабость сильнее меня. Тебе нужен более сильный? Найди!.
Найди, но это не так-то просто. Мы на острове, откуда не выбраться, где кроме моря, песка, хижины и пары пальм, вряд ли можно отыскать еще что-нибудь.
Я не помню когда, я не помню зачем, но мы все же оказались на этом чертовом острове, следовательно – все не спроста. И мы вынуждены с этим мириться. Вынуждены ли? Как знать, может быть, это было наше осознанное решение?
Диалог с тобой окончен, но лишь на те ничтожные 4 минуты 22 с половиной секунды, которые я буду пялиться в окно, наблюдая за тем, как по небу перекатываются звезды, а неуемный ветер играет листьями пальм, касаясь их своим легким и прохладным дыханием. Одна звезда теряет равновесие и срывается с покатого небосклона, она летит на землю, падает прямо в песок. Утром нужно будет ее отыскать и положить в море, в воде ей будет лучше. Море подарит ей вторую жизнь, в земле она обретет покой. Пока же она лежит на песке, и я думаю о ней. Я не вижу ее, но знаю, что еще совсем недавно рядом с тем местом, куда она неловко шлепнулась у меня на глазах, а может быть, и на самом том – остались следы твоих босых ног, которыми ты шла, слегка пританцовывая, которые теперь (по-прежнему босые) немного дрожат от скользящего по ним сквозняка.
Я люблю твои ступни. В тебе я люблю все, но больше всего я люблю Тебя. Ту, которая – Ты, а не которая – Всем.
Волны соревнуются в силе. Что с них возьмешь? Они еще молодые заносчивые, и не нашумелись, и не наигрались, не натопились. Та, что выше, уйдет первой, самая низкая протянет дольше всех. Таков закон природы, противоположный естественному отбору. Волны толкаются, шумят, резвятся, и так будет до утра. Впрочем, можно закрыть глаза и ничего этого не видеть, иногда это даже полезно – с сознанием можно бороться.
Раздается крик чайки. Она голодна и требует пищи. Есть – это потребность живого. Все живое постоянно чего-нибудь требует.
У меня остается 10 секунд. Иногда за такой отрезок времени можно разрушить все, можно что-нибудь создать, что-нибудь великое, можно пробежать стометровку или пройти 10 метров…. А можно забыть обо всем, помолчать и наблюдать за тем, как птица летит по небу, как муравей тащит домой обломок горячей спички, как солнце врезается в горизонт, как распускаются лепестки роз, как улыбнулся во сне твой любимый человек. Мои десять секунд ушли на воспоминания. Я пытался вспомнить хоть одну строчку из Роберта Бернса. Напрасно. Мозг не оставил и уголка для памяти о прошлой жизни. Даже Омар Хайям оказался чем-то не досягаемым для меня. Хотя всего год назад я мог сутками напролет говорить цитатами из его творчества….. Поэзия. Суть поэзии в том, чтобы вырвать из прозы все самое нужное и, не растрачиваясь на подробности, резать из слов изумрудные образы жизни. Кому нужны эти предлоги, междометья, наречия? Образ. Увидел – и все сразу стало понятно. Чем филиграней образ – тем меньше слов его создают.
Девять, десять. Я отвожу взгляд от окна и поворачиваюсь к тебе.
Ты сидишь, поджав под себя ногу, и слушаешь музыку. У тебя постоянно что-нибудь играет в наушниках, даже когда мы ссоримся, разговариваем, дуемся друг на друга – бесконечное звучание динамиков. Сегодня это Наутилус. Песня «Крылья» из одноименного альбома:
Ты снимаешь вечернее платье,
Стоя лицом к стене,
И я вижу свежие шрамы
На гладкой как бархат спине.
Мне хочется плакать от боли
Или забыться во сне.
Где твои крылья, которые
Так нравились мне?
Ты молчишь, но в твоем молчании кроется больше смысла миллиарда моих монотонных слов. Готов поклясться, что это про тебя, все песни, которые ты когда-либо слушала, так или иначе рассказывают о тебе. И я, действительно, вижу большие красные полоски шрамов, разгрызших твою девственно нежную и гладкую спину. Их рисунок отчетливо говорит о том, что когда-то у тебя были крылья. Но их срезали. Кто? Может быть, ты сама. Да, наверняка так и было.
Ты внимательно смотришь на меня и не сразу роняешь фразу о том, что мне давно пора побриться. Сбрить с себя дикарство и неопрятность. Я отвечаю, что все равно страшный, а так хоть половина лица скрыта. Ты поднимаешь глаза к потолку и вздыхаешь, ничего не ответив.
«Тупо» - вот что обозначает твое молчание.
Все, что относительно меня – все марширует под этим лаконичным и хлестким лозунгом.
- Мне холодно. И грустно. – Произносишь ты.
- Принести плед?
- Не хочу.
- Может сварить кофе?
- Не хочу.
- Водочки?
- Дурак.
- ???
- Не хочу.
- Что хочешь?
- Не знаю. Мне холодно…
И отворачиваешься, и плачешь. Я закрываю окно. Иду варить кофе. А в наушниках по-прежнему Бутусов со своей командой. Не дойдя до кухни, я останавливаюсь.
- Что с крыльями?
- Ничего. Их больше нет.
- Больно?
- Да.
- Зачем?
Мой вопрос разбивается о гранит твоего молчания. Лучше об этом не спрашивать. Сейчас лучше вообще ни о чем тебя не спрашивать.
«А поезд на небо уходит все дальше,
По лунной дороге уносится прочь.
А поезд на небо увозит отсюда
Всех тех, кому можно хоть как-то помочь»
Кофе горчит, но пить вполне можно. Я не лучший повар и уж тем более кофеварщик. Но я стараюсь, и раз за разом кофе выходит все лучше и лучше. Так и должно быть! С этой новостью, а также огромной чашкой я спешу к тебе. Ты держишь чашку обеими руками, делаешь небольшой глоток. Твое лицо начинает кривиться, чашка стремительно ставится на стол. Больше к ней ты не притронешься. Это я знаю точно. Допивать буду сам, поэтому в чашку падают 2 кусочка до отвращения белого сахара, далее глоток. Мой глоток большой и с едва слышимым прихлебыванием. Нет, мне определенно, нужно учиться варить кофе.
Твоя рука скользит по краю подушки. Медленно, чарующе. Когда ты грустишь, все, что связано с тобой, мне кажется магическим, чертовски привлекательным, трогательным. Твои вздохи, взгляды, позы, слова, жесты, задумчивость, скандалы….
Ты смотришь мимо меня, ты делаешь музыку тише и равнодушно произносишь:
- Может, побить посуду? Перебить все к чертовой матери, закатить истерику, устроить скандал?
Предложение не воодушевляет меня, впрочем, и тебя тоже. Я пожимаю плечами, больше всего сейчас мне хочется прикоснуться к тебе, нежно обнять, поцеловать так, чтобы за ушами трещало, положить тебя на кровать, а дальше…. Только я этого не сделаю. Не сегодня, не сейчас. Ты слишком депрессивна, и я не садист.
Ты вопросительно смотришь на меня. Неужели что-то забыл, что-нибудь сделал не так? Ах, да, я отвлекся. Я вновь пожимаю плечами и осторожно отвечаю:
- А смысл?
Я умею вырубать на корню любую инициативу. Ту же способность можно с легкостью записать и в твой актив. Однажды я купил себе флейту. Я долго мечтал о том, что когда-нибудь у меня появится флейта, я научусь на ней играть и вечерами буду тебе исполнять редкие по красоте романсы. Я радовался, как ребенок, когда впервые взял в руки этот продолговатый железный инструмент, улыбка не сползала с моего лица, захотелось дунуть, проверить звучание, сыграть что-нибудь великое. И я опробовал свою флейту. Конечно, ничего подобного музыкальной фразе я воспроизвести не смог. Так и младенец сперва начинает издавать отдельные звуки, гласные, которые лишь спустя несколько месяцев складываются в слоги, затем в слова. Я и был таким младенцем. Мои руки дрожали от переполнявших меня чувств, казалось, что это самый дорогой в мире брильянт, и я являюсь единственным его обладателем, и от этого на душе становилось так легко, в то же время, я понимал, какая это ответственность - обладать самой дорогой в мире вещью - одно неловкое движение могло его просто-напросто разрушить, поэтому я бережно держал в руках флейту и даже погладил ее. После я снова попробовал играть. И на этот раз ничего не вышло.
Ты стояла рядом и с интересом наблюдала за моими неловкими движениями. Я знал, что ты не веришь в мои возможности, но рассчитывал на твою поддержку. Вместо этого на твоем лице появилось крайне скептическое выражение, и после второй неудачной попытки сыграть, ты произнесла вслух, не обращаясь ко мне:
- Омерзительно. Проще барана научить вязать….
Я не дослушал. Я убрал флейту в чехол и больше уже не расчехлял. Ты обняла меня и сказала, что иногда я принимаю разумные решения, жаль, что это происходит крайне редко.
Весь следующий день я провел у моря, я построил песочный замок, и он вышел, на удивление, красив. Я строил его 5 или 6 часов, но был настолько погружен работой, что не заметил, как пролетело время. Это был замок моей мечты. В таком, непременно, должна жить принцесса, красота которой равняется, как минимум, двум закатным солнцам, за ее сердце борются доблестные рыцари, а сама она выходит на балкон, дожидаясь того самого, который сможет одолеть всех соперников на ежегодном турнире, а ранее он убьет дракона, защитит бедных и обездоленных ремесленников, прославит ее славное имя. И такой рыцарь появится перед ее балконом, и они поженятся, у них родится множество детишек, и они будут счастливы. И возможно, что этим рыцарем окажусь я, но тут уж гадать не приходится – все зависит от доблести, умения и везения.
Я сидел и выдумывал эту историю, глядя на замок, сотворенный моими руками и сердцем. Если делать что-либо без души – результат так же будет пуст и бездушен. Мои мысли блуждали по закоулкам вселенной и не имели конкретных очертаний. Ты подошла незаметно, ты закрыла руками мои глаза, а я почему-то не сразу догадался, что это ты. Мы не сказали тогда друг другу ни слова. Ты села рядом, увидела мой замок, знаю наверняка, что он и тебе пришелся по душе. Мы смотрели, как волны вели непрерывную борьбу за первенство. Они набегали, ударялись о берег, распадались, и собирались вновь, чтобы еще и еще биться о берег, тонуть в водной пучине, возрождаться….
Солнце медленно тонуло в болоте горизонта, окрасив небо багряно-сиреневыми цветами. Все же нам нечеловечески повезло – оказаться здесь….
К твоим ступням прилипло несколько песчинок, я разглядывал их, и думал, что из таких вот песчинок и складывается жизнь. Жизнь – это песочные часы: счастье, любовь, неудачи, победы, обиды, болезни, эйфория. Все они перетекают из одной половинки в другую, пока она окончательно не заполнится, а затем Господь переворачивает часы – и все повторяется, только уже в другой последовательности, поскольку песчинки уже перемешались. Говорят, что старики и дети очень похожи, только одни думают о том, что будет, а другие могут лишь вздыхать о том, что было….
Наконец, ты берешь меня за руку.
- Идем домой, - говоришь ты, - я ужин приготовила.
- Я еще немного посижу. Совсем немножечко. Мне надо.
- Хм…. – Отвечаешь ты, встаешь, идешь к нашему шалашу-дому-дворцу.
У тебя кошачья походка. И сама ты напоминаешь кошку. У тебя даже татуировка в виде черной кошки на пояснице. Приподнимаешь блузку или опускаешь юбку, и непременно натыкаешься на нее. Так сложилось, что я не люблю кошачьих. С самого детства. Но тебя…..
Ты оставляешь ровные следы. Завтрашний ветер заметет их, а вместе с ними и нашу недавнюю ссору. Я рушу замок. Рушу сам, иначе это сделает море. Иллюзии проще развеивать самим, больнее, когда это делают другие.
Я не помню когда и как мы очутились здесь. Чем чаще я думаю об этом, тем мне все реальнее и реальнее кажется мысль, что мы всегда тут были…. Я знаю каждый уголок этого острова, каждый камень, каждую трещину, но тебя так и не смог изучить и понять. Мы познакомились еще в прошлой жизни – по крайней мере я так думаю. Оба были несчастны, оба во многом разочаровались, нуждались в поддержке, а мир так устроен, что подобное притягивает подобное, и еще – что желаешь, то и получишь, чего достоин, того не упустишь. Словом мы были притянуты друг к другу. Тем ни менее, мы никогда не были вместе, мы были рядом, но каждый сам по себе. Мы не были одним целом, как это принято считать, но мы любили друг друга. Любили и тем самым делали больно. Ты – мне, я – тебе. Если бы мы были вместе, все было бы иначе, и, возможно, я бы ушел….
Нужно как-то разъяснить эту ситуацию, но слова слишком мелочны и не надежны….
Ты никогда не говорила «Мы». Либо «я», либо «ты». «Гуляю» - хотя мы гуляли вместе; «смотрю кино» - мы смотрели его оба; «прекрати» - хотя тебе нравились мои дурачества, «ты ненормальный» - хотя мы оба немного сдвинуты…. Ты боролась, ты не хотела терять независимость. Я же постоянно твердил: «у нас все хорошо», «мы в порядке», « у нас много общего», «нам нужно идти». Чем больше ты пыталась отдалиться, тем неминуемо ближе меня тянуло к тебе. Мы не говорили о свадьбе, не строили планы на будущее. Нам было хорошо здесь и сейчас, разве что-нибудь может быть главнее этого? Ведь нам было хорошо? Я искренне на это надеюсь.
Правда иногда я все же задумывался о том, что когда-нибудь это все может прекратиться, ты устанешь от меня или я полюблю кого-нибудь другого. Русалку. Почему нет? Я видел одну русалку, она лежала на песке и загорала. Нечеловечески красивая. Увидела меня, захохотала и, махнув хвостом на прощание, скрылась в водных просторах. В такую с легкостью можно влюбиться. И вот иногда подобные мысли проникали в мой неустойчивый разум. Ты же говорила, что к этому нужно проще относиться, нужно ценить то, что имеешь и никогда не жалеть о том, что было. Ты всегда именно так и поступала.
И что над нами километpы воды,
И что над нами бьют хвостами киты,
И кислоpода не хватит на двоих.
Я лежу в темноте...
Мои размышления прерывает голос Бутусова. Мы лежим на диване. Мои глаза закрыты, я открываю их. Я хочу тебя поцеловать, но ты отворачиваешься. Должен заметить, это невероятно тяжело – лежать рядом с тобой и не иметь возможности сблизиться с тобой физически. Мне необходимо тебя обнять, я хочу тебя. Но ты неприступна. Ты говоришь, что я совершенно тебя не понимаю и в данную минуту далек от тебя, как никогда. Мучительно больно это слышать и понимать. Я слишком привязан к тебе, но сейчас ты не моя. Тебе плевать, что мое тело требует любви, твои душевные муки масштабнее, их утопить куда сложнее. Стройными пальцами ты вытягиваешь из пачки сигарету. Щелчок зажигалки, затяжка. Когда-то давно ты придумала курить в вытяжку. Так не остается запаха, и мама не узнает, что ты курила. Когда-то мы были детьми, и нужно было скрывать свои поступки, мысли, привычки…. Все это уже в прошлом, но до сих пор мы стараемся что-то скрыть, сделать в тайне от других, будто кто-то, узнав о том, что мы ругаемся матом, схватит нас за руку, отругает, поставит в угол. Над людьми всегда кто-нибудь стоит выше, но мы же не марионетки. Или я ошибаюсь?
Дым медленно растекается по комнате. В никотиновой дымке ты еще прекрасней. Ты куришь тонкие дамские сигареты, я терпеть их не могу, но этот запах мне приятен. Яблочный вкус, еще люблю запах «Кэптен Блэйк», но их ты не куришь, к счастью.
Я начинаю вслушиваться в текст. «Дыхание» - одна из моих любимых песен из творчества Бутусова.
Почему-то мне представляется старый заброшенный дом. Такие обычно стоят на каком-нибудь холме, вдали от остальных поселений. Огромные ржавые ворота закрыты. Стены покрыты густым плющом. Чуть дальше лениво плещется море. Неожиданно волны начинают стремительно набирать высоту. Они все сильнее бьются о берег, словно пытаются его расколоть. Каждая волна уже напоминает огромную водную гору, такая и камня на камне от берега не оставит, если начнет бесноваться. Спустя мгновение обрыв начинает рушиться, его обломки падают прямо в воду, она неминуемо растет и добирается уже до холма. И вот уже дом стоит по крышу в воде. В небе тревожно кричат птицы, они хаотично кружат, напоминая небесный муравейник.
Из воды появляется гигантская голова кашалота, он бьет хвостом, и от его удара расходятся круги. Голова прячется обратно.
Ты лежишь на двери, она держится на плову. Я плыву рядом и держусь за дверь руками. Твои глаза закрыты, ты даже не подозреваешь о сложившемся положении. Я начинаю ощущать холод. Моих сил ненадолго хватит. А птицы все громче и громче кричат от страха. Уже все пространство пропитано их паническими криками. Еще немного и мое тело охватят судороги. Я не хочу этого, поэтому нежно целую тебя в губы, отпускаю руки и медленно иду ко дну. Дальше темно. Тело ничего не чувствует. Пустота.
Ты потягиваешься и открываешь глаза. Утро. Ты лежишь на кровати, за окном безмятежно плещется море. Появляется голова кашалота, удар хвостом. По морю идут круги. Тают.
Твоя сигарета давно потушена. Ты стоишь перед окном и смотришь в ночь. Я вижу шрамы, заменившие пушистые черные крылья, ниже выскользнула голова кошки. Твоя тень, такая же стройная и статная, как и ты, растянулась по полу. Она похожа на мой разум, который так же далек и холоден. Когда-то давным-давно, когда мы были еще едва знакомы, я спросил у тебя, в какой песне есть я? И ты, не задумываясь, ответила:
Если ты хочешь любить меня, полюби и мою тень.
Открой для нее свою дверь, впусти ее в дом.
Тонкая длинная черная тварь прилипла к моим ногам.
Она ненавидит свет, но без света ее нет.
И я поверил тебе, а ты поверила в меня. И что самое удивительное – я, действительно, сперва полюбил твою тень, а после – тебя. Теперь, когда я вижу твою тень, во мне что-то переворачивается, будто я знаю ее лучше самого себя, словно она всегда рядом и стала частью меня. Она и, вправду, тварь, а ты белая и пушистая. Ах да, твои крылья… Теперь уже не пушистая. Я долго ломал голову над тем, почему она черная, и как же сделать ее белой. Но однажды мои терзания кончились сами собой. Я видел твою тень, и она была прозрачной. Все, что нужно было сделать, это полюбить ее…
Говорят, что любовь меняет людей. Это, действительно, так.
Кто же, кто еще, кроме тебя.
Кто же, кто еще, если не ты…
Черт возьми, мне это так льстило. Потому что я принимал эти слова на свой счет. Только потом я понял, что они относятся к тебе. Ты была нужна мне, ты даже представить себе не можешь, как ты была мне нужна…..
Но однажды эту песню сменила другая, за ней третья, потом еще одна. Ты постоянно твердила, что нужно меняться, что ты не такая, какой я вижу тебя, что я тебя придумал и не хочу видеть реальности. Тогда-то я и приделал тебе эти дурацкие крылья, чтобы убедить тебя в обратном. Как только они оказались у тебя за спиной, то окрасились в черный цвет, и увеличились минимум в два раза. Ты улыбнулась и сказала, что теперь-то уж точно мне придется не сладко. Всю следующую ночь тебя не было дома. Вскоре твои полеты стали регулярными, я смирился.
Что в тебе особенного? Я не смогу ответить на этот вопрос. Но знаю точно, что где бы ты не находилась, меня будет к тебе влечь, какая-то неведомая мне сила. Может быть, это колдовство?
Я называл тебя Настасьей Филипповной. В наших отношениях многое было связано с книгами и фильмами. «Даун Хаус» мы смотрели десятками раз по отдельности, вместе – единожды. Назвав тебя Настасьей Филипповной, я приписывал себе роль князя Мышкина. Я и был тем идиотом, готовым тебя спасти, только ты не нуждалась в спасении. Если тонут два человека, одному необходимо оттолкнуть второго, иначе оба неминуемо пойдут ко дну. Но ты была мне нужна. Нужна, как растениям нужен солнечный свет, как ветру нужен простор, как звездам нужна луна, а людям небо. Ты была моим небом, моим маяком, разгрызавшим тьму души и сознания. Я искал в тебе спасение. Глупо, конечно, но это было так.
Себя я называл Мастером. Булгаков великий человек и писатель отменный. Я писал роман, а ты, как Маргарита, готовилась к ночным полетам. Ты не любила моих творений, ты считала меня скверным писакой и не скрывала этого. Я же не мог уже обойтись без словотворчества, все последующие произведения были адресованы только одному человеку – тебе. Я писал песни, сочинял стихи, вымучивал роман, и все посвящал тебе. Но писал я не про Иешуа и Понтия Пилата, все было намного приземленнее.
Мы разговаривали цитатами, мы жили в не нами созданном мире, но это не мешало нам считать его нашим. Мы умели обходиться без слов. Ты лежала на моих коленях, я гладил твои волосы, из колонок доносилась музыка, ночь блуждала по закоулкам и перекресткам вселенной. Мы не задавали друг другу вопросов. Нам было хорошо. Я сидел, любовался тобой, и мне казалось, что утро не наступит никогда, что время замедлит свой бег, пока окончательно не остановится, и в мире только и будет, что ты, я и музыка. Но утро наступало и каждый раз неожиданно. И я уходил, чтобы вновь вернуться. Я не мог надышаться тобой, но ты была, как самый сильный наркотик, - полезна только в малых количествах, иначе – смерть. Мы не могли друг другу надоесть, а вот привязаться….
Кто я? Человек на луне.
Человек на луне устал быть чужим лицом,
Улыбаться по воле хозяйки луны,
По ночам играть с алмазным обручальным кольцом,
Видеть под утро печальные лунные сны.
На луне моего одиночества нет ничего. Сорок четыре миллиона кратеров и тишина. Я лично пересчитывал их, залезал вовнутрь, думал там, что-нибудь есть, искал. Напрасно. Внутри кратеров – пустота, да и самих кратеров не существует. Сплошные макеты.
Я тот, кто в минуты слабости и боли молил Бога о тебе, искал знакомства с тобой, запивая прошлогодние обиды остатками вчерашнего алкоголя. Звезды раскладываются подобно калейдоскопу. Судьба сжалилась надо мной.
И вот ты отходишь от окна. Твоя тень растекается по полу и превращается в ветвистое высокое дерево. Красная луна светит одиноким миллионноваттным фонарем.
- Ты забыл какой сегодня день. – Говоришь ты.
- Какой? – Удивляюсь я.
- Сегодня сто лет нашего знакомства.
И правда, такое ощущение, что мы знакомы не меньше века. Льдина растаяла, можно продолжать разговор.
- Что ты сделала с крыльями?
- Разве не видно?
- Видно. Зачем ты их отрезала? – Мое лицо приобретает строгий вид. Такое выражение не идет мне. Выгляжу глупо, как бегемот в ракете.
- Они мне не нужны.
- А раньше?
- И раньше не нужны были. Это ты придумал. Я их выбросила. Хочешь, найди, подаришь кому-нибудь.
- Мне никто не нужен, кроме тебя.
Ты ухмыляешься:
- Какой же ты глупый…
- Глупее тебя???
Ты ничего не отвечаешь. На бумаге твой ответ выглядел бы в виде многоточия. Я пытаюсь неловко улыбнуться, ты проходишь мимо. Спать сегодня мы будем на разных кроватях…..
Ты говоришь, что не хочешь быть
Hикому никогда рабой.
Я говорю, значит, будет рабом
Тот, кто будет с тобой.
Стоит ли спорить с тобою всю ночь
И не спать до утра?
Может быть, я не прав,
Может быть, ты права….
Спасибо Вячеславу Бутусову и группе «Наутилус Помпилиус»…. |
