Эта часть уже была опубликованна отдельным рассказом, но поскольку она являлась отрывком из большого произведения, я думаю, надо все-таки включить ее в целое и опубликовать еще раз (автор)
Глава восьмая Женское счастье (Маша)
Хотя, как я заметила, Алёна болела душой за дела фирмы, иногда работа принимала рутинный характер, не было никаких авралов, все шло по накатанной. Особенно приятно, когда такое случается в период отсутствия руководства, можно наконец решить самые срочные и важные дела, как- то: закрывшись в кабинете шефа пообщаться с косметологом, неторопливо отксерить соседке первую часть второго тома «Войны и Мира», и наконец-таки, обсудить по телефону с подружкой её последнюю великую «любофф». Конечно, Алена старается это всё делать и в присутствии начальства, руководствуясь важным принципом, растолкованным ей ещё мамой: «Береги драгоценное нерабочее время». Но «войну и мир» пришлось бы замаскировать под папками с прошлогодними бухгалтерскими отчетами, да и с косметологом тоже не очень комфортно-шумы МГТС, плюс Алёнин громкий шёпот при обсуждении интимных моментов, плюс легкая туповатость регистраторши превращают процесс записи в разговор глухого со слабо слышащим.
Затем быстренько делается работа: не нужно прерываться каждые пять минут для ответов на бесконечные вопросы шефа, типа «готово-почему не готово, а когда будет готово» , и вот уже дневная задача почти выполнена, а ещё только обед, и можно расслабиться и пообщаться с такими же удовлетворенными своей утренней бурной и продуктивной деятельностью коллегами....
А из кухни уже доносятся дразнящие запахи, и Катя уже досрочно кормит самых оголодавших. Вот удивительно, Катерина вредноватая женщина, но на качестве обедов это никак не отражается, что кажется нелогичным- у вредных поваров и еда должна получаться под стать им-но возможно, это от того, что Катя- не профессиональный повар, а одна из многих наших женщин, которая в девяностые попала под сокращение на родном предприятии, на другое место по специальности ее не брали по возрасту, но руки она не сложила, а пошла зарабатывать деньги на инофирму, кем уж взяли. В отсутствие Александра Григорьевича обед кажется особенно аппетитными, а разговоры –приятными и оживленными вдвойне, а сегодня раздаются даже и воинствующие крики.
Оказывается, это Маша в очередной раз сердито отчитывает Дарко.
-Дарко, твою мать, сколько раз я тебе говорила, не бросай бумажки в угол кабинета, ты их скомкаешь-скомкаешь, и в угол, а там стульев немерено, и мне потом оттуда выгребать-всю спину скрючивать, а у меня и так второй месяц поясница болит-не разогнёшь!
-Правда, Дарко,ну что Вы такой неаккуратный,-поддерживает её сладким голоском вежливая Юлечка.
-Ничего, татарская душа, работай, небось, как с татарином трахаться, так поясница не болит!-невозмутимо говорит Дарко, не забыв прибавить «извините» (за трахаться) в сторону Алёны и Юлечки.
Поскольку Дарко и с шефом держится корректно и полу-дружески, а с персоналом фирмы-просто дружески, не делая различия между большими шишками и охранниками, одинаково расспрашивая каждого о его проблемах и трудностях, неизменно возвращаясь из поездок с коробками конфет для дам, это делает его их главным любимчиком. Фраза его, обращённая к Маше, при кажущейся со стороны грубости, воспринимается ей от него, как шутливо-нежная, и она, вместо того,чтобы продолжать возмущаться, улыбается кокетливо и отвечает лишь: «да пошёл ты», прибавив к этому ругательство на его родном языке, коих после общения с Дарко, все женщины уже знают, кажется, больше, чем он сам. Русскому же языку Дарко обучался в российских портах, поэтому частенько он заявляет, что просто не знает приличный эквивалент нецензурного слова, все к этому привыкли и не обижаются.
Маше лет пятьдесят пять-шестьдесят и выглядит она, как любая женщина этого возраста: полненькая, среднего роста, на голове завитушки, движения плавные, тон от спокойного до резко –крикливого, какой почему-то проявляется у всех наших женщин её возраста. Но Маша беззлобная. Сейчас Маша расположилась рядом с Юлей и показывает ей альбом с фотографиями, довольная.
-А это внучек мой годовалый, дочкин сын, а это сама дочка.
-Которая звонит тебе по пять раз на день ?
-Похожа?
-Ну, не так чтоб очень, но что-то есть.
Маша смеётся.
-Как яблочко на грушу!
А это Маратик, мужнин сынок.
-Машик, ну я уже совсем запуталась, у вас тут прямо Санта-Барбара,- а ну-ка, рассказывай.
И Маша начинает.
-Эх, не всегда я бумажки из под столов выгребала, была и я молоденькая, стройная, как вы с Юлькой красивая, и звали меня тогда не Маша, а Мария Анатольевна.
-Маш, да если хочешь, мы тебя, то есть Вас, ну это, вообщем, можем и Марией Анатольевной, ты скажи только, -протестует Алёна, обращаясь к коллегам, –правда?
- Только так,- важно вступает Дарко, притворно присмиревший после Машиного выпада и делающий вид, что его интересует только Катина котлета по-киевски,- Мариа Анатол’эвна-татарская душа.
-Дарко, мать твою, молчал бы уж, а то я опять заведусь. Кто на стене знак вчера нарисовал карандашом, час не могла отмыть его??!
-Так, Дарко, тарелку с десертом в руки и топай к себе в кабинет вслед за Джорджем и Анатолием Семенычем. У нас тут женские разговоры. А ты, Маш, продолжай,- вмешивается Катерина, которая тоже любит послушать истории «за жизнь».
-После училища устроилась медсестрой в сельскую больницу, все меня уважали, а
уж пациенты влюблялись-на раз- два, перевязку ему сделаешь, слово ласковое скажешь-и он уже твой. Ну да я в людях не разбиралась-хотя у кого в двадцать лет ум есть? Нечего, Юлька брови щурить, нет ума в молодости и быть не может, за красивые глаза все отдать готовы.
Появился у нас хохол один. Высокий, черноглазый, черноволосый, на десять лет меня старше, страстный и ласковый такой –да по началу они все такие. Недолго нежности он мне нашёптывал, предлжение сделал. Зажили мы вместе. Муж тогда настоял, чтобы я работу бросила, за домом следила, за хозяйством- и ревновал, да и незачем было работать, честно говоря, его заработков хватало. Вскорости, хоть и молод был, а выбился в председатели совхоза-и так бессменно пятнадцать лет председателем и пробыл.
Детей,вот, правда, у нас не могло быть. Мужики вышли, скажу . Совсем молодая когда я была, училище заканчивала, вообщем, согрешили мы с одним, голову морочил мне, замуж звал, а , подлец, как узнал, что ребенка жду-чемоданы в руки -командированный был. Родные у меня в другом городе, жить не на что, а главное-это позором и стыдом считалось одной ребенка воспитывать. Сейчас бы я на это по другому посмотрела, а тогда время другое было, но это не объяснишь, это пережить нужно. Вообщем, пошла я на аборт.......А аборты тогда под запретом были.
-Как под запретом?
- А ты как думаешь! Этот закон еще с войны остался -аборты запрещены. Политика такая, чтоб рожали. Как раз в том году, в пятьдесят пятом запрет-то сняли, но уже после того, как я делала. Делала подпольно, у какой-то тётки-фельдшерицы, неудачно сделала, на всю жизнь неудачно- и детей у меня уж больше и не могло быть. Ой, как вспомню, до сих пор себя браню, дурища, дурища! И сейчас кровь стынет, что я тогда пережила -стыд, боль, горе, отчаяние, тогда казалось, жизнь кончилась. Однако ж, первый подарок Господа- и семью создала с Алексеем, и жили неплохо.
Правда, с годами отношения с мужем другие стали. Не было уже того доверия, мог и нагрубить. Да и придирчивым он оказался –я- то молодая была ласковая, а он что-то все цеплялся-это не то, то не так, а сделай так и этак. Ну да, Господи, ему положено было быть требовательным-начальник.
-То есть, ты жалела, что замуж вышла?
-Да нет, Бог с тобой! Просто, я над этим тогда-то и не задумывалась, знаешь. Это была моя жизнь. Бывало пришлет кого из подчиненных :«Алексей Степаныч велел передать, что он будет с
гостями, человек пятнадцать, чтоб Вы подготовились». Я быстрей курицу резать, борщ
варить, на стол метать. Придут и сидят, пьют, беседуют о своем, да и мою стряпню похваливали-грех жаловаться. Тут и муж расплывется в горделивой улыбке....вот только выпивали они частенько.
Я- то его во всем слушалась, да и счастливой себя считала, а умер он-ревела две недели, а потом еще долго тосковала-шутка ли двадцать лет вместе. И опять думала, жизнь кончена.
Потом родственники говорят, приезжай в Москву-жить надо, работать надо, а в деревне сейчас какие заработки, сами знаете. Приехала. Хотела по специальности поработать-но в мои-то годы да с таким перерывом стажа, кто меня в коммерческую клинику возьмет-а в городских известно, сколько медсестрам платят. Ну, я за швабру взялась, стала полы мыть за триста долларов. Благодарности, конечно, той нет, я уж теперь не Мария Анатольевна, а Маша для всех, ну да кто сейчас об уважении думает, если деньги платят регулярно, коллектив неплохой, премиями не обделяют. Чего еще желать-то?
Только все же не могла простить себе аборт тот ранний, думала, будь у меня родная душа, не так одиноко было бы...Но думай не думай, мне уж сорок пять минуло годков, откуда ребенку взяться –я ж не Сара Авраамова, которая в старости родила. И тут как-то родственники меня с татарином познакомили, и он ну за мной ухаживать-Маняша, Мария Анатольевна и так и сяк. Сначала я отшучивалась-какие мои годы, чтоб об этом думать, да он еще меня на пять лет младше-но смотрю,
вроде не отступает, настойчивый, и я сдалась. А он вдовый был и-вот судьба моя!- с двумя детьми-мальчиком,-ну, какой мальчик, четырнадцать лет ему было, и девчушкой, шестнадцать годков. Поженились мы, а я возьми да и загреми в больницу -операция полостная. А после операции, самое трудное-уход. Как бы хорошо операцию не сделали-а нет ухода-и загноится шов, да и настроение у больного падает, все заживает дольше. Так не поверите, дочка (я ее дочкой сразу звать стала) от меня не отходила, соседки по палате мне обзавидовались, какая забота-к ним и родные-то так не ходили!
И знаешь, конечно, не сравнишь татарина моего с первым мужем-ни статью, ни должностью , а прожили мы уже семь лет, и не разу не переругались, а каким был ласковым, таким и остался.
-Любишь, значит?
-Любишь-не любишь..Как первого своего? Нет, не так . Все-таки , молодость есть молодость, но и счастье разное бывает. Кажется, что только сейчас я счастье-то женское и узнала. Да уж грех жаловаться- я теперь хозяйка. После работы приду если поздно-он меня встречает, еда на
столе, ухожу-всегда проводит. Первому мужу-то я двадцать лет сапоги чистила , а скажи мне тогда кто, что кто-то мне семь лет каждый день сапоги будет чистить-в лицо бы рассмеялась, не поверила бы никогда! Вот я, конечно, довольна. То есть, не в сапогах-то, конечно, дело, а в счастье...То-то он меня «татарской душою» и обзывает,-Маша смолкает, улыбаясь лукаво.
-Юльчик, ну что, знакомить тебя с Маратиком нашим? Не смотри,что он маленького росточка, сынок у меня золотой парниша! Вам-бы, девчонки, все принцев подавай. А с другой стороны, знаете, думаю я, вот встретила бы тогда, по молодости, я своего чертенка узкоглазенького –ну это я так, его любовно, глаза-то у него красивые, а не посмотрела бы даже, мимо прошла..так бы и прошла мимо счастья своего навсегда, за любовью гоняясь. Не откушав горького, не разберешь и сладкого! Хотя и про первого своего мужа тож не хочу слова плохого сказать, царство ему небесное.
-Ну ладно, освобождайте помещение, мне надо посуду мыть, -просыпается, наконец в присмиревшей было Кате ворчунья...
(Продолжение следует)
|
