Гныр
Есть и третья сила, Гныр, Гныр великий и могучий, самый гнырестый из всех Гныров, основа основ, Слово, как есть оно, из глубин небытия взошедшее, аки колос под палящими лучами. Гныр - это есть жизнь у первоисточника жизни.
Когда Гныр разворачивает себя, мир оглашается криками младенцев, когда Гныр сворачивает себя - раздаются стоны старческие. И он разворачивается с одного конца себя и сворачивается с другого, закручивая пространство вечности в спираль.
Ему не важно верят в него или нет, он Гныр.
Пролог
- Привет Крот.
Крот восседал рядом с родником, посередине пещеры. Его огромный бледный торс загораживал живой огонь, что предавало пафоса его, косящему влево лотосу.
- Привет Петр. С чем ты пожаловал на этот раз?
- Я узнал, что у тебя появилось новое зелье, которое помогает гулять между мирами.
- Да, мой алхимик сварил магическое вещество, которым пропитывают бумагу.
- И сколько будет стоить один билет?
Крот еще сильнее забрал влево и подмигнув белым глазом, промолвил:
- Что ты Петр, для тебя бесплатно. Тор!
Из глубины пещеры появился ребенок лет семи с блекло-голубыми глазами и свисающими до плеч седыми локонами.
- Тор, выдай этому господину билет, туда и обратно.
Тор молча удалился, но уже через пару секунд вернулся с билетом для проезда на наземном городском транспорте. Я бережно взял сию бумажку и осмотрел, числа совпадали в счастливое, хороший знак.
- И как оно работает?
- Съешь его, он видь счастливый, не так ли?
Я последовал его совету. Билет оказался немного горьковатым.
- А дальше что?
- Жди строитель троп, скоро тебя найдет одна из мириадов дверей, и ты продолжишь свой путь.
И я стал ждать. Минуты, часы, годы плавно текли по стенам, озаряемым оранжевыми всполохами костра. Крон пел песню бес слов, допев, он повернул ко мне свой затуманенный веками взор:
- Мой сын ушел пятнадцать снов тому назад, он взял билет в один конец. Петр, если ты его встретишь, передай ему привет.
- Ладно, Крот, передам.
Я повернул голову к костру и увидел, что над ним мерцает синий треугольник, площадью примерно с меня.
- Вот твоя дверь, Строитель троп – прозвучал из темноты голос Тора – ну же, смелей…
Я набрал в грудь воздуха и прыгнул…
Январь
Мой разум захлестнули синие блики и всполохи. Они бороздили мое сознание с усердием надоедливых мошек. Постоянно лезли в глаза, рот, уши, за шиворот, и при этом противно жужжали. Пришлось отбиваться кистью, которая служила мне, мечем правосудия.
Я стоял посреди большой снежной равнины. Откуда-то, с запада, восходило бриллиантовое солнце, и, как не странно, но холода я не ощущал.
-Смотрите, торчок!! Торчок!
-Торчок.
-Торчок?
Отовсюду стали выползать маленькие ржавого окраса кролики.
-Торчок.
-Торчок. Хи-хи-хи.
Они дрожали и нервно похихикивали, окружая меня со всех сторон.
-Настоящий торчок!
-Торчок.
-Точно торчок.
Над уже прилично образовавшейся толпой вознесся еще более ржавый, чем все остальные, крол с белыми крыльями. Он подлетел ко мне, и начал порхать где-то на уровне плеча.
-Я знаю торчок, тебя зовут Моисей и ты должен провести нас в рай, указать нам верную тропу. Так гласят легенды.
-Да, да.
-Так гласят легенды.
-Смотрите, торчок.
Я немного опешил, но отступать было некуда. У кролов окромя крыльев, также имелись острые когти и не менее острые зубы.
-Вы уверены, что вам нужен…
-Кто нужен?
-Что нужен?
-Рай! Вы уверенны, что он вам нужен? Вы знаете, что вас там ждет?
-Нет - хором прогундосили зайцы.
-И я не знаю. – ответил я, и побрел от них проч. Если даже зайцы пытаются слинять из этого мира, то мне здесь делать в принципе нечего. Вот, только найти ворота, и я от сюда слиняю, как пить дать!
Я брел весь день, и еще один день, потом наступила ночь. Надо было устраиваться на ночлег, но кругом простиралась только снежная пустыня.
Перебрав в уме все возможные варианты, весь один, уподобившись медведю, я начал делать себе берлогу. И в конечном итоге соорудил, что-то вроде чума, ну или юрты, как их там называют?
Моя крепость отличалась помятостью и характерными мне асимметричными пропорциями.
Вот так, сидя в этом сооружении, я начал постепенно засыпать. Мне снились снега Килиманджаро, знойное солнце Караибских островов и сумасшедшее чаепитие Льюис Керол.
-Зачем они засовывают Соню в чай?
-Чтобы проверить, сможет ли Соня жить в чае.
-Она же утонет!
-Это не важно, главное молчать, а то еще обидится кто.
Грохот разбившегося заварника вывел меня из сна. Рядом со мной лежал медведь, он собирал лапами осколки и ревел, точнее плакал. Эта душераздирающая картина тут же освежила меня, как целый галлон кофе, и я пулей вылетел из своей берлоги. Да, если есть берлога, то в ней должен быть медведь, неоспоримая аксиома.
Перед входом толпились ржавые кролики. Уже знакомый мне субъект опять подлетел на уровень моего плеча.
-Мы подумали и решили. Веди нас в ад Моисей.
-Ладно крылатые, пошли.
Наша процессия была еще той картиной. Тысячи летающих ржавых кроликов во главе с маленьким человеком по имени Петр, которого они именуют Моисеем, бредут по снежной пустыне, в поисках ада…
Рой бумажных стрел прервал идиллию. Зайцы, как горох сыпались на снег, заливая его бесцветной серой кровью, многие из них пытались спастись бегством, но бумажные болты знали свое дело, в одночасье полегли все.
Из-за бархана появилось человек тридцать с картонными луками.
- Назовись человек, принесший нам такое изобилие пищи, ты наверно посланник богов.
- Нет, я просто Петр.
- Апостол Петр! – мужики повалились на колени и начали усиленно мне кланяться.
- Встаньте. Не стоит этого делать. – сказал я, уже смирясь со своей пророческо-божественной сутью.
- Ты послан нам в помощь – проговорил один из мужиков – Мы уже лет тридцать бродим по этой пустыне, ты покажешь нам путь до нашего города.
- Нет ничего проще. Надо следовать по дороге из желтого кирпича.
Стрелки обрадовались, собрали кроликов и пригласили меня в свой лагерь, на пир в честь меня.
Лагерь был воистину огромен, человек на пятьсот. Здесь были женщины, дети, старики, воинов человек триста и верблюды с четырьмя горбами.
На этом идиллия завершалась: у детей были сморщенные, потрескавшиеся от пустынных ветров лица; женщины с впалыми глазами и обвисшей грудью; худые, еле стоящие на ногах воины.
- Нас было в десять раз больше – сообщил мне один из моих учеников – многих унесли болезни, кто-то от голода, кого загрызли мыши.
- Как такое могло случиться?
- Никто уже не помнит, незримый холод сжигает разум, снег не таит даже при ста градусах, его невозможно растопить. Эта пустыня живая, она гипнотизирует, разговаривает с нами. Мы ее пища.
Говорящий попросил меня подождать и я остался один посреди людного лагеря.
- Ты не сможешь нам помочь, строитель троп.
Я обернулся и увидел сгорбленного старика.
- Я не обижаюсь, не беспокойся. Только не говори это им. Они озлобленные на весь мир вампиры. Беги строитель троп, беги.
- Куда?
- Не знаю, здесь нет ничего: нет гор, лесов, здесь нет полей и уж точно нет ни одного города. Их разум сожгла эта пустыня, она навеяла им мечту о призрачном городе, а они в нее поверили.
Я еще один раз взглянул на лагерь и побежал к ближайшему бархану. Меня никто не преследовал, но я чувствовал кожей их ненавидящие взгляды.
За барханом моему взору открылся огромный оазис и городские стены. Путь до них занял у меня не больше двадцати минут.
У ворот стояли два огромных громилы с синей кожей и зелеными глазами, совершенно голые и без единого волоска на всем теле.
- Во Зайка, прости за грубость!!…- громилы молчали.
Я еще минут пять смотрел на их упитанные лица, но они ничего не отражали.
- Ну и плевать! – произнес я нарочито громко и вошел в город.
Город блистал всеми цветами радуги, всеми звуками лиры и всеми излишествами матери природы. Походу дела, город готовился к празднеству. Он бурлил, разбрызгивая в разные стороны клочья пенящейся плоти.
Я стал пробиваться в глубь города. На площади толпа мужиков держала в воздухе огромную доску, символизирующую собой сцену, хихикающие детишки всячески над ними изгалялись: щекотали, снимали штаны, брили ягодицы, а на сцене стояла молодая девушка с пчелиным лицом и держала речь о вреде утреннего меда. Народ мрачно внимал, выковыривая, друг другу глаза.
- Утренний мед гораздо недоброкачественней меда дневного. С утра пчелы сонные и ленивые, они на лету засыпают, что сказывается на КПД их трудовой активности.…Наша партия смеет всех заверить, что как только мы вступим на пьедестал власти, эта проблема будет решена нами незамедлительно, раз и на всегда! Ура товарищи!
- Ура!!! – слитный хор толпы громогласно вознесся над площадью.
Я вырулил из нее и пошел в ближайшее кафе, благо в карманах моих завалялось пара процессоров PENTIYM 3,на обед хватит. Вечерело.
Ровно в восемь часов, с главной башни города скинулся монах, символизирующий собой солнце.
Маленькое кафе на краю площади с негромким чвяконьем принимало в себя посетителей, которые рыхлыми кучками слизи бугрились по краям сморщенных столиков.
Я сел на столик у входа, демонстративно брезгуя стулом, как я понял это могли себе позволить только состоятельные комочки слизи.
- Что будем заказывать? – спросила меня задница с длинными ногами, протягивая мне меню.
- Пищу. – задница нахмурилась и ушла.
Я стал изучать цветастый картон, который она мне протянула. Текст было почти не разобрать, он был измазан губной помадой, слезами и рыбьим жиром, странно, рыб я в этом кафе еще не видел.
В это время задница снова подплыла к моему столику и поставила не него, кишащее мясными запахами, блюдо, по левую сторону от моего тела.
- С вас один. – я вынул процессор и передал его официантке, та выписала счет и удалилась.
Я принялся поглощать принесенную мне еду.
Сон
Мне снилось, дико обиженное на небо, море. Оно из последних сил старалось стать более голубым, чем небосвод, но у него ровным счетом, мало чего получалось, люди по прежнему называли его Зеленым…
Проснулся я на том же столики от пушечного выстрела: покрытый гарью и копотью монах, что символизировал собой солнце, несся куда-то за линию горизонта. Наступило утро.
Я слез со столика, отряхнулся и вышел на улицу. Город был пуст и безлюден. По покрытым пылью и снегом мостовым, ветер гонял обрывки бумаги и картона. Кое-где площадь еще сохранила свои первозданные формы, но во многих других местах она напоминала разодранный халат.
Петр оглянулся назад, кафе с разбитой витриной, качающейся на одной петле дверью и еле заметный зеленый треугольник в дверном проеме.
Он улыбнулся ему и шагнул.
Кефир
У одного Прохожего была собака, рыжая и с ушами. А у его соседа пахли ноги, и он их прятал на ночь на балконе. А дворник любил хлеб, но постоянно отказывал себе в нём преодолевая страсти. А ноги ходили по балкону и пахли, поэтому собака выла. Прохожий просыпался и кидался в неё булочками.
Май сатанел.
А у другого Прохожего был чулан с грибами. Но он не знал, где он. Зато это знал дворник и поэтому преодолевал страсти.
В пол пятого каждого часа из крайнего с краю подъезда выходила женщина в каске и раскидывала семена цветов по асфальту. А семена прорастали и начинали светиться. А дворник их очень любил, и полевал кефиром. И Прохожий их любил и полевал кефиром, и сосед его бывало оденет ноги, выйдет на улицу и ну их кефиром полевать. И к вечеру они гнили. А на другой день женщина в каске садила их снова.
А собака умела думать на старославянском и жутко гордилась этим. А её хозяин старославянского не знал и тоже этим гордился. А на первом этаже в трёх квартирах жили бомжи и тоже гордились. Люди в правых подъездах ходили в гости к людям в левых и тоже этим гордились. А дворник непил и его это стремало. А женщина пила и её это тоже стремало. А ноги пахли.
А потом к ним приехал доктор и сказал что вылечит ноги, зашел на балкон и задохнулся. А за ним приехал другой доктор, чтобы спасти первого доктора и задохнулся. А потом приехали спасатели и задохнулись. А потом пригнали пехоту и танки, и авиацию, и цветы стали гнить быстрее.
Потом наступил вечер.
Из земли посреди двора начали лезть кроты. Один жёлтый, другой чёрный, третий фиолетовый и белка, но та сразу скипнула.
Желтый крот стал копать траншею и окапался, потом окопался фиолетовый крот, а черный лёг на землю и исчез. А солдаты спали какразна втором этаже. А на первом гордились бомжи, то сильнее, то слабее. А дворник ходил по дороге и подметал кефир.
Февраль
Февраль – самый лютый, но и самый слабый из зимних месяцев. Если в январе зима набирает максимальную силу и ей еще так долго править, то в феврале ее сила иссекает, она видит, что ее время проходит, и сильно лютует, только власть уже утекла от нее…
Петр стоял в полумраке огромного зала и с интересом разглядывал очередную тропу.
Тропа представляла собой покрытые старыми фресками стены и двенадцать колон вокруг него. Они уходили далеко вверх так,
Что разглядеть, чем они оканчиваются, не представлялось возможным.
- Добро пожаловать в Обитель, Строитель троп. – прогремел свистящий шепот, откуда-то сверху.
- Что ж, и тебе того же, кто бы ты ни был.
- Давно ты к нам не заходил. Я было подумал, что ты образумился, постиг свое предназначение и перестал совершать глупых ошибок, ан нет. Ты опять начинаешь с нуля и снова в Обители. Может оно и к лучшему…
- И так, ты знаешь, что мы тебе сообщим, ты не раз уже проходил это испытание, может в этот раз у тебя получиться сделать все правильно, глупец? Все вы глупцы! Начнем.
- Пусть грянет буря – подумал Петр со скукой – как помпезно, я просто млею.
Но буря не грянула, справа от него осветилась одна из колон, она должна стать первой.
Колона первая
Ветер рвался из легких
Пришлось закрыть глаза и заткнуть уши. Этот ураган мог смести все вокруг за считанные минуты, а кто виноват?
Виновных нет, глупо кого-то упрекать, злость рождается в тебе,
оправданий нет, держи своего зверя.
Его холодные глаза смотрели из меня с прищуром, мягкая шерсть, чуть подрагивала от дуновенья, а когти с немым упрямством пытались выйти из моих пальцев. Первым не выдержало лицо, его остатки осыпались на мои плечи исчезая в полете, потом руки, раздался вой и лопнула кожа на спине, к небу взметнулись белоснежные крылья и он прыгнул из меня, ураганным, грохочущим ветром. Не тут-то было!
Я стоял сжав кулаки и смеялся. Они смотрели на меня с явным удивлением.
- Почему ты не хочешь обрести это, ты же так хотел стать ангелом?
- Я вижу – ответил Петр и открыл глаз…
Они таяли, как свечи, молча, не понимая происходящего.
В этот миг разбилось небо…
Петр вдохнул стекло полной грудью и вышел из грота.
|
